— После школы поговорим, имей в виду.
Добавляю и больше не трогаю. Пусть переварит. В конце концов, за каникулы она могла надумать себе максимальное количество нелестных идей на мой счет. Да и подружки наверняка поучаствовали в процессе перемывания костей Кирилла Соболева. Одна Филимонова чего стоит. Вечно косится на меня, будто я местный бандюган и положил три дюжины бойцов.
На перемене ловлю Ника Каминского. Напоминаю ему про «никому не слова», и тот лишь молча кивает. Теперь никаких шуточек с его рта не летит, видать понял, что косяка спорол. Вопросов, к слову, тоже не задает. Только про Ксюху спросил, помирились ли мы. На что я отрицательно покачал головой. Мельникова сегодня прошла мимо, не поздоровалась даже. Обиделась. Все вокруг такие обидчивые стали. Пойди и пойми их женскую натуру.
Стоит только последнему уроку закончится, как Аринка моментально подрывается с места. Маленькая паразитка, все еще пытается избегать меня. Но не в этот раз. Хватаю рюкзак и выскакиваю за ней следом, забывая обо всем на свете, включая куртку. Стрельцова успевает пройти сквозь входные ворота, но я быстро настегаю. В игру под названием «догонялки» мне равных нет. Она должна это знать.
— Стой! — Хватаю за локоть Арину и резко тяну на себя, от чего девчонка едва не врезается мне в грудь. Все же я выше на две головы, да и в плечах шире.
— Отпусти! — Огоньки гнева бегают в ее карих глазах, где не видно дна, а только вечная и зияющая бесконечность космоса.
— Дай мне объяснить, — прикрикиваю зачем-то, а она рыпается в моих руках, как дикая кошка.
— Мне не интересно! — Вырывается, наконец, и смотрит так грозно, так категорично.
— Арин, — мягко зову ее по имени, хотя в сердце бушует ураган. Злюсь и на нее, и на себя одновременно.
— Кирилл, мне все равно. Мне не интересно, услышь меня?
— То есть, тебе правда все равно, что я… скажем, целовался с тобой назло кому-то? — Спусковой крючок дергает, теряю самоконтроль. Нужно остановиться. Нужно нажать на паузу. Нужно уйти. Но слова рвутся из груди, колючие и едкие. Если Арина может цеплять меня своими фразочками, если так хочет оттолкнуть меня, почему я, черт побери, должен сдерживаться.
— Кирилл, твои отношения с Ксенией меня не волнуют! Хватит впутывать меня в ваши с ней сети!
— Да причем тут Ксюха? Что ты ее вечно втягиваешь? — Кладу руки в карманы толстовки и сжимаю пальцы в кулаки, чтобы остановить себя. Остановить эмоции.
— Ой, прости, что заговорила о твоей девушке. Но повел ты себя отменно, даже если и назло ей!
— Она не моя…
— Вся школа болтает о «не твоей». Да и у меня есть глаза. Кирилл! Играть с чувствами других людей неправильно, не находишь?
— Если у тебя есть глаза, то почему ты ими не пользуешься? Ты не видишь, как я отношусь к тебе? Черт! Стрельцова! Да почему ты вечно так?
Мы оба кричим, оба не можем сдержаться. Я злюсь. На себя. На нее. Она не готова слушать. Не готова услышать. Почему я должен оправдываться. Что сделал не так. Не я, в конце концов, танцевал с другой девушкой. Не я позволял чужим рукам себя касается. Мне не за что извинятся. Какого черта она делает из меня грешника.
— Вот именно, Кирилл! Ксюше явно не будет приятно узнать, о наших…
— Прекрати! Прекрати нести эту чушь! Ксюша, Ксюша, у тебя заело на ней. Арин, ответь честно. Только подумай сначала. Тебе, правда, не интересно, о чем я хотел поговорить? Подумай, побудь хоть раз разумной, взрослой девочкой!
Смотрю на нее, скольжу взглядом по длинным волосам, по тонким пальчикам, которые сжимают лямки рюкзака. Если сейчас она не остановится, боюсь, мы станем Титаником.
Арина молчит. И это повод задуматься. Я должен был понять, но в пятнадцать эмоции не дают мыслить логично, не дают видеть картинку отчетливо. Нами движет странное желание кольнуть больней. Желание сделать другому хуже, чем тебе сейчас. И ты думаешь, что поступаешь правильно. Что иначе нельзя. Ведь гордость. Ведь собственное эго.
— Нет, — тихо произносит решающие слова для нас обоих Арина, отводя взгляд в сторону. И я снова не заметил знаков. Любящие люди не могут отпустить, смотря тебе в глаза. Они отворачиваются. Уходят, и только когда оказываются спиной к нам, позволяют себе плакать.
— Ясно.
Делаю шаг назад.
Мы поворачиваемся, разрывая наши пути в разные стороны.
Злюсь. Сжимаю зубы, впиваюсь ногтями в ладошки, оставляя кровавые раны. Больше никогда. Больше я не буду пытаться. К черту. Да пошло бы оно все к черту.
Глава 33
Пускай ты говоришь, что я такая одна:
Кто тебя понимает с полуслова.
Ты промолчишь, а я прочту по глазам,
И мне уже не больно, слишком поздно.
Но ты легко можешь меня отпустить,
Словно дети мелом, белым мелом
Я верю, нам с тобой должно повезти,
Но не в этом месте, не в это время.
33.1
Арина
Стоило только дойти до угла, как слезы хлынули с глаз. Мне было так страшно, так страшно услышать правду. Этот поцелуй, его губы, его сладкое дыхание… голова кружилась, ноги подкашивало, я готова была утонуть в объятиях Кирилла. И голоса незнакомых парней, разбивающих вдребезги мою розовую мечту.
Иду медленно, а в голове до сих пор голос Кирилла.
“Ты не видишь, как я отношусь к тебе?”
Как будто заело, словно поломанная пластинка, звучит в тысячный раз на повторе.
А я ведь старалась не думать, не верить словам его дружков. Зачем кому-то целовать назло. Но каждый раз, стоило только закрыть глаза перед сном, будто сам Дьявол нашептывал, будто испытывал мои нервы.
Соболев не звонил. Все эти две недели каникул он тупо забил на поцелуй, который возможно, для него был поводом для мести. Да, я не взяла трубку в важный момент, мне было обидно. Но потом… должна ли сама проявить инициативу. Что в такой ситуации вообще делать? Если парень, которого ты любишь всем сердцем и душей, вдруг целует тебя. Его губы сперва осторожно касаются, а затем, когда понимают, что можно дальше, напирают и впиваются страстным порывом, диким желанием. Мне показалось, нам было хорошо. В тот волшебный момент, мы оба хотели большего.
Пока сидела дома, так часто проверяла мобильный, что мама в один из дней не выдержала и забрала его. Подушка в ту ночь утирала слезы, а я отчаянно отгоняла тревожные мысли прочь. И если становилось совсем невыносимо, смотрела на браслет. Наша общая частичка. Одна на двоих.
Кирилл бы так не поступил. Он не такой. Мы должны поговорить.
Спустя две недели меня посетили ужасные мысли. Соболев был пьян и вполне вероятно, не отдавал отчет своим действиям. Возможно, ему просто стыдно. Возможно, я и правду, была лишь подручным элементом. Он хотел извиниться, позвонив мне спустя час.
Когда выбежала из школы, остановилась у ворот. Оглядывалась. Чувствовала себя виноватой. Зачем я его ударила. Почему поддалась порыву обиды и позволила эмоциям взять вверх. Нужно вернуться. Пусть объяснится.
Но я не вернулась.
Слишком неприятный осадок сидел внутри. Еле сдерживалась, чтобы не заплакать.
Однако глупое женское сердце наивно верило в лучшее. Даже когда оказалась возле дома, еще минут десять простояла на улице. Пыталась написать ему сообщение. Набирала, а потом стирала. Потом снова набирала и снова стирала. Зачем он меня поцеловал. Зачем играет с моими чувствами.
Но хуже всего, стать невольным свидетелем разговора в женском туалете. В понедельник, я случайно услышала болтовню Ксюши с ее подругами.
— И что вы не разговариваете, Ксю?
— Кир такую сцену ревности закатил, я в шоке!
— Это был всего лишь глупый танец, чего он так взъелся?
Возмущались ее подруги, но сама Мельникова молчала. Выходит, они разговаривали после того, как Соболев хлопнул дверью и ушел. Все так просто. Два плюс два четыре. Проще и не придумаешь. Поцелуй, мое сердце, моя любовь — все это полетело с высоты двадцатиэтажного здания и разбилось вдребезги. Значит, поэтому он не звонил во время каникул. Поэтому и не пошел за мной. Он растоптал меня. Использовал. А я ведь… я ведь думала, что особенная для него. Что что-то да значу.