Пикап еще не остановился толком, а Уиллард уже распахнул дверь и выскочил. Один из охотников встал и кинул бутылку – она чиркнула по лобовому стеклу и с дребезгом упала на дорогу. Потом мужик развернулся и бросился наутек, хлопая полами изгвазданной куртки и бешено оглядываясь воспаленными глазами на здоровяка позади. Уиллард догнал и толкнул его в жирную слякоть, натекшую перед дверью туалета. Перевернув на спину, прижал тощие плечи мужика коленями и принялся месить кулаками бородатое лицо. Второй охотник схватил свое ружье и поспешил с коричневым пакетом под мышкой к зеленому «плимуту». Уехал, и лысые покрышки разбрасывали гравий всю дорогу мимо церкви.
Через пару минут Уиллард перестал бить. Встряхнул руками и глубоко вдохнул, потом подошел к столу, где сидели мужчины. Взял ружье у дерева, разрядил два красных патрона, потом размахнулся, как бейсбольной битой, и бил о ствол платана, пока оно не разлетелось на куски. Возвращаясь к пикапу, оглянулся и увидел: в дверях стоит Снукс Снайдер и целится в него из короткоствола. Уиллард сделал несколько шагов к крыльцу.
– Старик, если того же хочется, – громко сказал Уиллард, – то ты давай выходи. Я тебе этот ствол в жопу засуну.
Он стоял и ждал, пока Снукс не закрыл дверь.
Вернувшись в пикап, Уиллард залез под сиденье за тряпкой и стер с рук следы крови.
– Помнишь, что я тебе говорил? – спросил он Эрвина.
– Про пацанов в автобусе?
– Ну, вот что я имел в виду, – сказал Уиллард, кивнув на охотника. Выкинул тряпку в окно. – Просто надо выбрать правильное время.
– Да, сэр.
– В мире полно сукиных детей.
– Больше ста?
Уиллард усмехнулся и завел машину.
– Да уж как минимум, – он начал выжимать сцепление. – Пожалуй, лучше оставим это между нами, ладно? Ни к чему маму расстраивать.
– Нет, ей этого не надо.
– Хорошо, – сказал Уиллард. – Хочешь шоколадку?
Долго еще Эрвин будет считать этот день лучшим из проведенных с отцом. Тем вечером после ужина он пошел за Уиллардом обратно к молельному бревну. Когда они добрались, уже поднималась луна – осколок древней изглоданной кости в сопровождении одинокой дрожащей звезды. Они встали на колени, и Эрвин бросил взгляд на ободранные костяшки отца. На вопрос Шарлотты Уиллард ответил, что поцарапался, когда менял лысую покрышку. Эрвин никогда раньше не слышал, чтобы отец врал, но не сомневался – Господь его простит. Этой ночью в неподвижном темнеющем лесу звуки, поднимающиеся из ущелья, были особенно отчетливыми. Звон подков о металлические штырьки у «Загона» почти напоминал колокольный, а дикие крики и ржач пьянчуг напоминали мальчику об охотнике, лежащем в крови и грязи. Отец преподал ему урок, который тот никогда не забудет; и в следующий раз, когда кто-нибудь полезет на Эрвина, он поступит так же. Эрвин закрыл глаза и начал молиться.
Часть первая
Жертвоприношение
1
Была среда, осень 1945 года, вскоре после окончания войны. Автобус компании «Грейхаунд» остановился по расписанию в Миде, штат Огайо, – городишке с бумажной фабрикой в часе езды на юг от Колумбуса, провонявшем протухшими яйцами. Путешественники жаловались на смрад, но местные любили хвастаться, что это сладкий запах денег. Водитель автобуса – рыхлый коротконогий мужчина в высоких ботинках и с вялой бабочкой на шее – свернул в переулок рядом с депо и объявил сорокаминутную остановку. Ему бы хотелось хлебнуть кофейку, но снова разыгралась язва. Он зевнул и сделал глоток из бутылочки с розовым лекарством, стоящей на приборной доске. Труба на другом конце города – самая высокая постройка в этой части штат – изрыгнула очередное грязно-бурое облако. Трубу было видно за мили – пыхтела, как тощий вулкан, готовый взорваться.
Откинувшись на сиденье, водитель сдвинул кожаную кепку на глаза. Сам он жил в Филадельфии и теперь думал: доведись ему жить в таком месте, как Мид, штат Огайо, сразу бы застрелился. В этом городе даже миску салата не найдешь. Люди здесь ели как будто только жир с жиром на добавку. Он бы через два месяца скопытился от жижи, которой тут кормят. Жена говорила подругам, что у него тонкая конституция, но из-за ее интонации он иногда сомневался, что она действительно сочувствует. Если б не язва, ушел бы на войну с остальными мужиками. Вырезал бы целый немецкий взвод и показал, какая у него конституция. Больше всего он жалел, сколько медалей прошло мимо. Его старик однажды получил на железной дороге грамоту за то, что не пропустил ни единого рабочего дня за двадцать лет, и следующие двадцать лет тыкал ею в нос болезному сыну. Когда старик наконец откинулся, водитель уговаривал мать положить грамоту в гроб вместе с телом, чтобы не мозолила больше глаза. Но она настояла и оставила ее на виду в гостиной – в пример, чего может добиться в жизни человек, если не побоится какого-то несварения. Споры из-за жалкого клочка бумажки чуть было не испортили похороны, которых водитель ждал уже очень давно. Какое будет облегчение, когда все отслужившие солдаты наконец вернутся домой, чтобы больше не пришлось смотреть на этих ублюдков. Через какое-то время они начинают давить – чужие достижения то есть.