Из жижи разлагающихся человеческих внутренностей виднелась голова с проткнутыми глазами и содранным скальпом. В паническом страхе все, давя друг друга, со стоном, с визгом бросились к дверям.
Спаржа упала и с ней повторилась опять морская болезнь.
Манька кричала:
— Это ему Бог за меня! За меня отомстил!..
— Полиция!.. Немедленно дать знать полиции!..
Кто-то повторял имя Невзорова.
— Какой Невзоров? Где Невзоров?
— Где!.. В бочонке!.. Это труп Невзорова.
— Петька Невзоров! — и Манька-Ковбойка с воплем бросилась к бочке.
— Как… Ты разве знала Невзорова?..
Манька запнулась за ковер, упала в лужу, образовавшуюся от растаявшего погребного снега и от всего пережитого, от падения из автомобиля, впала в глубокий обморок.
— Мммолчать! — раздался зычный голос Неберучева, но такой властный, строгий и неожиданный, что все вздрогнули.
Он стоял у выходной двери с ключом в руках:
— Молчать! Ни с места! Кто осмелился крикнуть полицию?
Все молчали и без того. Но Неберучев крикнул в третий раз:
— Молчать! Если войдет полиция, мы погибли!.. Я запер эти двери. Никто не смеет выйти отсюда, не дав смертной клятвы, что за будет обо всем случившемся и не проронит ни слова о мертвой голове ни врагу, ни жене, ни попу на духу…
— То есть как это… попу… — протестующе буркнул было купец.
— Мммолчать! Когда я говорю, все должны молчать! А в особенности ты, Дормидонтов!.. Разве ты, старый пьяница, не понимаешь, что ты первый же попадешь под суд, если только будет составлен протокол, из которого выяснится, что ты пьянствуешь с инженерами на моей квартире!..
Глава тридцать вторая СТРАШНАЯ КЛЯТВА
Дормидонтов в первый раз видел Неберучева таким. До сих пор Неберучев лебезил и заискивал перед ним. Дор-мидонтов привык почти приказывать. А тут инженер кричал на него, как на мальчишку.
Хмель спал со старика. Он отчетливо увидел, в какую историю попал, и со страха задрожал, как мальчишка.
— Двери заперты. Никто не войдет и не выйдет. Мы должны трезво обсудить положение. За Ивана, — инженер указывал на лакея, — я не боюсь. В нем я уверен, как в себе. За сослуживцев тоже не боюсь. Ни у кого из нас нет двух голов на шее!
— За меня тоже не бойся! — прошептал не своим голосом Дормидонтов. — Хоть жги меня… Не выдам…
Хмель соскочил со всех.
— О тебе, старик, беспокоюсь меньше всего…
— Так за кого же вы боитесь?
— За баб!
— За баб! — как эхо, повторил купец.
— Бабий язык долог, и они рискуют меньше нас!..
— Как меньше? Разве для них таскание по судам не ужас?..
— Их тоже заберут в тюрьму! — соврал Платонов, глядя выразительно на немок.
Те замахали руками и в страхе заголосили по-немецки.
— Молчать!.. Если нагрянет полиция, всем будет одинаково скверно: и нам, и бабам…
Все замолчали, тяжело дыша. Всхлипывала только Спаржа.
— Сколько нас?
— Я считал, когда садились на автомобиль: двадцать один… Четырнадцать мужчин и семь женщин…
— Каждый, по одному, пусть подходит к дверям и будет выпущен из дома, только произнеся слова клятвы: «Клянусь забыть обо всем здесь происшедшем. Если проговорюсь, буду убит…».
Жюли, видавшая всякие виды, и тут не забыла своих материальных интересов.
— Но прежде всего вы должны вознаградить за беспокойство нас…
Дормидонтов открыл бумажник.
— Вот тыща! Дели поровну…
Увидав деньги, дамы позабыли страх… Манька - Ковбойка лежала без чувств на полу. Никому не было до нее дела.
Жюли даже не взглянула на нее. Она была зла и не дать денег своему врагу было очень приятно.
Но страх опять вернулся к девицам, когда, подходя к дверям, они должны были повторять слова клятвы.
Первая заикающимся голосом прошептала Верка-Недомерка: — «…если проговорюсь, буду убита…».
Для большего впечатления Неберучев заставил запуганных дам подписывать какой-то лист.
Три сестры-немки долго не решались расписаться, наконец Жюли их заставила. Спаржа оказалась неграмотной… Сама Жюли дрожащей от какого-то нервного озноба рукой поставила кляксу.
Она сознавала, что ее запугивают, и все-таки пугалась, — такова сила всякой бумаги.
Когда эти дамы удалились, Неберучев опять возвысил голос:
— Теперь баб нет… кроме вот этой… (он указал на лежащую без движенья Маньку). Желаю вам покойной ночи… С этой и с этим (он указал на бочонок с головой) я сам с помощью Ивана справлюсь… Иди, старина, расписывайся…
Дормидонтов грузно подошел, отчетливо толково произнес клятву, трижды перекрестился и жирно расписался: «Григорий Григорьев Дормидонтов».