Даже офицер не решался прервать грубым окликом эту душераздирающую сцену.
Глава десятая РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
Так легко дышится в Варшаве. В Петербурге еще зима: Петр Николаевич чуть-чуть не отморозил себе нос, накануне отъезда шныряя на Невском.
«Придется купить полусезонное пальто, ведь дела задержат недели на три.
Какой дивный город. В нем много от Парижа. Да и сами поляки сильно смахивают на французов.
Европейцы, настоящие европейцы, нам бы такую культуру!
Надо будет разыскать Топилина, он покажет город. И вообще не будет с ним скучно; не такой он парень, чтобы скучать.
Как его по отчеству? В гимназии звали Васькой. Ну да и так отыскать можно.
Василий Топилин… Журналист».
Тем лучше. Петр Николаевич никогда не соприкасался с бытом газетчиков. Вероятно, интересные люди.
По телефону ответили…
«…В редакции он бывает от шести. С восьми по театрам… Вы оставьте свой телефон. Приезжай… Как? Невзоров!.. Это ты, Петька!.. Черт возьми, неужели не узнал моего голоса! Впрочем, я его здорово изменил. Знаешь, дружище, я тебя за кредитора принял. Презираю эту нацию! Кстати, нельзя ли у тебя перехватить четвертную до субботы? Жена съест, если я приду без денег… Да, брат, женил-ъся… Скоропостижно женился… жена будет рада познакомиться с тобой… Я ей много про тебя рассказывал… И про то, как мы Немцу под подушку мерзлого судака положили… Врешь… Неужто забыл?.. Да, конечно, и ты тут был… Разве не был? Шли мы по Сенной в пять утра. Ночь всю продрызгали, намокли дьявольски… В башке трещит… Ну вот, ты видишь, продает рыбник мерзлого судака… Ты сдуру и спьяна купил… Потом пошли к Немцу, — к экзамену готовиться… Пришли, а Немец спит… Ты ему мерзлого судака незаметно под подушку засовал, а сам лататы… Проснулся Немец от страшного холода, мокроты и вони… Судак-то гнилым оказался… Оттаял, ха-ха-ха… и стал вонять! Немец после этого три недели со мной не разговаривал…»
Тщетно Петр Николаевич пытался прервать словоохотливого товарища и сказать, что ни в какой истории с судаком он не принимал участия, никакого Немца не знает и поэтому возмущен, зачем жене своей рекомендовал его с такой скверной, хулиганской стороны. Топилин не унимался:
— Рассказал ей и про гувернантку… Ведь это гениально!.. Всыпал на ночь ей в вазу незаметно соды и кислоты… Воображаю, какой она ночью гвалт подняла!.. Весь дом разбудила!.. Ха-ха-ха… Надо иметь такую изобретательную башку, как твоя… Рассказал ей и про твою Маньку-Ковбой-ку… А ведь ты, сознайся, дурака разыгрывал… Ты ей снимал квартирку, а жило с ней чуть не полкласса… Я сам разочек живнул… Ей-Богу, удрал от экстемпоралэ, домой возвращаться рано, отец догадается… Я к ней, она одна. Ну и живнул… Хорошие, брат, были времена! Наша гимназия славилась «ковбоями»… И теперь ничего себе, жить можно… Жена у меня покладистая… Хороший друг и как женщина… местами недурна… Но ревнючая, как дьявол. А я все по-прежнему… Я не могу так: разрешил половую проблему и успокоился… Жизнь должна быть задачником, целым задачником половых проблем… Ну, приезжай немедленно в редакцию. Я тебя жду… Надо бы на открытие съезда агрономов заехать… Да наплевать… По телефону справлюсь…
Глава одиннадцатая ХЛЕСТАКОВ В РЕДАКЦИИ
Топилина в гимназии еще прозвали Хлестаковым. Но все любили его за живость характера и неистощимую изобретательность в темах: он казался фокусником, который вытягивает у себя изо рта бесконечную ленту.
Петр Николаевич обрадовался встрече несказанно. У него было желание тряхнуть стариной. Слишком он уже прокис, слишком «засиделся в мужьях».
Он любил свою Лиду, но цепи любви, самые легкие из цепей, иногда кажутся самыми тяжелыми.
Иногда хочется сорвать белый крахмальный воротничок, потому что он кажется слишком тяжелым, надоевшим, раздражающим.
Невзорову за последнее время стыдно делалось, когда жена, перечисляя донжуанства знакомых, ставила своего мужа в пример.
— Я — пример! Я — пропись! Я — добродетельная слякоть!.. Я проспал у юбки жены даже годы всеобщего, равного и явного увлечения «Саниным» и половыми проблемами…[2] Даже дети и те спешили жить и умели жить… А я…
«Действительно, самые приятные воспоминания жизни, пожалуй, гимназические… Манька-Ковбойка… Где ты теперь?.. Как отрадно бывало удирать от трудных и скучных гимназических уроков в твой милый уют… Дома уверены, что я в гимназии… В гимназии уверены, что я дома. А я вместо скучной грамматики мертвого языка слушаю живой, слишком живой язык Ковбойки…»
2
«Санин» (1907) — самый известный роман М. П. Арцыбашева (18781927), названный по имени ницшеанского главного героя, проповедующего поиск чувственных наслаждений.
Отец семейства (лат.).