В пять часов в редакции уже людно. За десять лет То-пилин сильно изменился: вырос, потолстел, что, впрочем, его не стесняло: юрким он остался по-прежнему.
— Ну, что, брат, постарел я?
— Вид у тебя… женатый…
— Pater familias[3] стал. Двое ребят. Первого жена зовет «дитя любопытства», второго — «дитя недоразумения»…
— У меня тоже двое… — Петр Николаевич не без удовольствия вспомнил мордашку Тосика и личико Маринки и подумал: «только это не дети недоразумения, а дети любви.».
— Наш редактор… Иван Иванович… А это мой друг детства, Петр Николаевич! Невзоров… Не дурак выпить…
— Откуда ты это взял! Я не курю, не пью не ухаживаю за чужими женами…
— Ну, это брат, свинство! За моей женой ты обязан ухаживать… У меня сегодня тет-а-тетная рандевушка с женщинкой, у которой ты пальчики оближешь… А тебя с женой устрою на оперетку… Я, брат, не ревнюч… Даже люблю, если за ней кто-нибудь ухлестывает… По крайней мере, она меня в покое оставляет… С Тинкой я тебя тоже познакомлю. Но, если ты вздумаешь ухаживать за ней, я тебе. Ах, да… Я и забыл… Иван Иванович, вот, полюбуйтесь, верх джентльменства… Человек вспомнил, что я на гимназической скамье выиграл у него пятьдесят рублей и вот — отдает…
Очкастенький, вихрастенький, рыжеватенький субъект поощрительно хихикнул и скрылся.
— Разве я тебе был должен? — изумился Петр Николаевич.
— Это я так… Для красоты слога… Ну, едем…
Петру Николаевичу не очень понравилась манера, с какой Топилин, при первом же свидании, у него занял. Не было жаль денег. А жаль было, что они даны: Петр Николаевич знал превосходно, что лучший способ рассориться с любым приятелем, это дать ему взаймы.
— Если ты говоришь, что мне необходимо сегодня быть в театре, я должен заехать домой переодеться!
— Успеешь. Ты где остановился? Эх я, телятина! Еще спрашиваю! Да ты обязан остановиться у нас! Я пошлю Митьку за твоими чемоданами! И разговаривать нечего, если ты будешь упрямиться, я тебя…
— Не беспокойся, друг, я очень доволен гостиницей, где живу уже три дня… Не к чему поднимать возню, переезд, беспокойство для тебя и для твоей супруги.
— Да жена в восторге будет! Ведь она целыми днями одна! Она за тебя ухватится обеими руками…
— Нет, нет… Ни за что!..
— Ну, это уже не твое дело. Ты у нас гость. Неужели ты боишься, что мы тебя устроим хуже, чем в паршивой гостинице…
Глава двенадцатая МЕРТВАЯ ХВАТКА
Марье Александровне Топилиной всего 23 года. Но кажется, она еще моложе. Совсем подросток. Особенно, когда она смеется.
Она сразу облила Невзорова весенними лучами своих искрящихся беспокойных глазенок:
— Я на вас не сержусь. Я вас уже простила. Будем друзьями.
— Да разве у вас есть повод быть недовольной мною?
— А в прошлом году… Разве не вы втянули Васю в эту историю… Недаром вам стыдно было показываться мне на глаза!
— Это какое-то недоразумение! — воскликнул Невзоров и хотел прибавить: «в Варшаве я в первый раз и с Василием не виделся лет десять!» но, заметив, что приятель делает ему какие-то умоляющие знаки, понял, что тут какая-то тайна Топилина и замолчал.
А журналист уже волновался, суетился, хлопотал по телефону. Вещей Невзорову не отдают, пусть сам приедет за ними.
Кроме того, по телефону же передают, что в номере его ожидает телеграмма из Петербурга.
— Сейчас еду!
Но вырваться удалось с большим трудом. Марья Александровна взяла с него слово, несмотря ни на какие телеграммы, проводить ее в театр.
Она так многозначительно повторяла: «Не раскаетесь!» Она так была очаровательна, что Невзоров дал слово не читать телеграммы.
— Телеграмма, конечно, деловая… из правления.
Глава тринадцатая ЧЕТЫРЕ ТЕЛЕГРАММЫ
Но когда в номере он взял депешу в руки, сердце почему-то подозрительно сжалось. Он нервно разорвал. Пробежал глазами:
«Приезжай немедленно. Страшное несчастье. Лида».
— Что такое? Дети?..
Телеграмма выпала из рук. Вдруг — стук в дверь.
Опять телеграмма.
Он вырывает ее из рук телеграфиста.
«Пошутила. Успокойся. Оставайся…»
Краска гнева залила лицо.
— Так шутить!.. Невероятно глупо, жестоко, возмутительно!.. Нет, это не походит на Лидию!.. Что-нибудь стряслось… Только она хочет скрыть от меня… Если что-нибудь серьезное, Теремовский немедленно даст знать. Он друг и любит Лиду… А вдруг ему самому невыгодно… А вдруг, если… если несчастье от него, если он сам виновник несча-стия…