– Будь проклят их патриотизм, – заорал он, вскакивая на ноги. – Я сыт по горло, слыша как западные писатели и либералы повторяют избитую песню о так называемом великолепном русском патриотизме. Что же это за патриотизм такой, который может подпитываться только подавлением любви других народов к своей родине? А как же мой патриотизм, Ларсен? Как насчет любви украинцев к их порабощенной родине? Как насчет грузин, армян, литовцев, эстонцев, латышей? Им что, патриотизм запрещен? Должен быть принесен в жертву во имя бесконечной и тошнотворной любви к России? Я ненавижу их проклятый патриотизм, который на самом деле – всего лишь шовинизм, и всегда был со времен царей Петра и Ивана. Он может существовать только за счет завоевания и порабощения других, проживающих рядом, народов.
Он нависал над Ларсеном, обойдя стол наполовину, размахивая своим пистолетом, запыхавшись от истошного крика. Он взял себя в руки и возвратился на место. Направив дуло пистолета, словно указующий палец, в сторону Тора Ларсена, он сказал:
– В один прекрасный момент, которого, возможно, не так уж и долго ждать, Российская империя начнет трещать по швам. В один прекрасный день румыны вспомнят о своем патриотизме, поляки и чехи – о своем. За ними последуют немцы и венгры. Затем – прибалты и украинцы, грузины и армяне. Русская империя затрещит и развалится, также как развалились римская и британская империи, потому что в конце концов невежество мандаринов станет непереносимым. Не пройдет и суток, как я сам забью в мортиру ядро – причем ги-га-а-антским шомполом. А если вы или кто-нибудь еще встанете у меня на пути, вы умрете. И вам лучше осознать это.
Он положил пистолет на стол и заговорил более спокойным тоном.
– В любом случае, Буш согласился на мои требования и на этот раз уже не пойдет на попятную. На этот раз Мишкин и Лазарев уж точно доберутся до Израиля.
Тор Ларсен наблюдал за молодым человеком с клиническим любопытством: игра была рискованной, тот едва не воспользовался пистолетом, но едва и не потерял над собой контроль, – еще чуть-чуть и он бы подошел к нему на нужное расстояние. Нужна еще одна попытка в самое тяжелое, предрассветное время…
Срочные закодированные сообщения сновали всю ночь между Вашингтоном и Омахой, а оттуда – в множество радиолокационных станций, составлявших глаза и уши альянса западных союзников, окруживших Советский Союз электронным кольцом. Невидимые глаза следили за «блэкбердом», двигавшимся на восток от Исландии в сторону Скандинавии по своему маршруту к Москве; его изображение, словно падающая звезда, стремительно проскакивало по экранам. Получившие предварительно уведомление, наблюдатели возле экранов радаров не стали поднимать тревоги.
На другой стороне «железного занавеса» сообщения, посланные из Москвы, предупредили советских наблюдателей о приближавшемся самолете. Подразумевалось, что ни один истребитель не будет поднят на его перехват: воздушный коридор от Ботнического залива до Москвы был расчищен, и «блэкберд» продолжил полет по проложенному маршруту.
Но на одной базе противовоздушной обороны, по-видимому, не слышали предупреждения; или, услышав, не обратили внимания, а может быть, и получили секретный приказ от какого-то высокопоставленного лица в министерстве обороны, противопоставившего себя Кремлю.
В самом сердце Арктики к востоку от Киркенеса с заснеженной взлетной полосы оторвались два МИГа-25 и стали взбираться на перехват в стратосферу. Это были самолеты модификации «25Е» – более современные, лучше оснащенные и обладавшие большей мощностью, чем более ранние модели 70-х годов – «25-А».
Эти самолеты были способны лететь со скоростью в 2,8 раза больше скорости звука, взбираясь на максимальную высоту в 80 000 футов. Но шесть ракет класса «воздух-воздух», висевшие у них под крыльями, увеличивали эту высоту еще на 20 000 футов. Они взбирались вверх на пределе мощности, используя «форсаж» и покрывая в минуту больше 10 000 футов.
«Блэкберд» летел над Финляндией, направляясь в сторону Ладоги и Ленинграда, когда полковник О'Салливан хмыкнул в микрофон:
– У нас появились сопровождающие.
Монро стряхнул мечтания: хотя он и мало что понимал в технологиях, которыми был напичкан СР-71, но небольшой экран радара перед ним давал ясное представление о происходящем. Две маленькие сверкающие точки на нем быстро приближались.
– Кто они такие? – спросил он и почувствовал на мгновение, как низ живота сковала спазма страха.
«Ведь Максим Рудин дал лично разрешение. Ведь он не станет?… А что если кто-то другой?» – пронеслось у него в голове.
У сидевшего впереди полковника О'Салливана был собственный, точно такой же экран радара. Он несколько секунд подсчитывал скорость приближавшихся самолетов.
– Двадцать пятые «миги», – сказал он. – Летят на высоте шестидесяти тысяч футов и быстро набирают высоту. Чертовы русские, так и знал, что им нельзя доверять.
– Вы поворачиваете назад к Швеции? – спросил Монро.
– Черта с два, – ответил полковник. – Президент США велел доставить тебя в Москву, англикашка, и ты поедешь в Москву.
Полковник О'Салливан включил «форсаж» – обе свои системы – и Монро почувствовал, как его будто мул лягнул по позвоночнику. Счетчик чисел Маха начал резко идти вверх в сторону отметки, показывавшей скорость в три раза выше скорости звука, и наконец перевалил через нее. На экране радара приближение мигавших огоньков замедлилось и наконец остановилось.
Нос «блэкберда» слегка приподнялся; стремясь хоть на что-то опереться в разреженной атмосфере, самолет преодолел высоту в 80 000 футов и продолжал идти вверх.
Далеко под ними майор Петр Кузнецов, командир звена из двух перехватчиков, включил до отказа два своих реактивных двигателя марки «Туманский». Советская технология была хороша – лучшая из того, что имелось, но два его двигателя производили на 5000 фунтов меньше тяги, чем сдвоенные американские реактивные двигатели самолета, летевшего над ним. Кроме того, на нем было навешено внешнее вооружение, которое создавало дополнительное трение и служило тормозом набору скорости.
Тем не менее, оба «МИГа» перевалили через отметку в 70 000 футов и приблизились на расстояние пуска ракет. Майор Кузнецов привел в боевое положение все шесть своих ракет и рявкнул своему ведомому, чтобы тот сделал то же самое.
«Блэкберд» взобрался на высоту 90 000 футов, и экран радара перед полковником О'Салливаном сообщил ему, что преследователи летели на высоте больше 75 000 футов и почти приблизились на расстояние пуска ракет. Если бы они догоняли его, то не справились бы с ним из-за разницы в скорости и высоте, но они летели по курсу перехвата, сокращая угол полета.
– Если бы я думал, что это – эскорт, – известил он Монро, – я бы дал этим ублюдкам подойти поближе, но я никогда не доверял русским.
Монро почувствовал, как весь буквально взмок от пота под своим специальным гермокостюмом. Он читал доклады «Соловья», полковник же нет.
– Это – не сопровождение, – сказал он. – Они получили приказ убить меня.
– Да что ты? – послышался в ушах гнусавый выговор. – Чертовы ублюдки. Президент США хочет, чтобы ты, англикашка, был в Москве живым.
Пилот «блэкберда» включил всю свою систему мер электронного противодействия. От ускоряющей свой полет черной стрелы стали отходить во все стороны кольца невидимых помех, наполняющих атмосферу на многие мили вокруг радарным эквивалентом пригоршни песка, запущенной в глаза противнику.
Небольшой экран перед майором Кузнецовым превратился в сплошную снежную рябь, как бывает в телевизоре, у которого не в порядке трубка. Цифровой дисплей, который показывал, что он сближался со своей жертвой и информировал о времени, когда можно было производить стрельбу, сообщал о том, что до этого момента осталось еще пятнадцать секунд. Медленно временной разрыв стал увеличиваться, сообщая о том, что цель затерялась где-то в верхних слоях стратосферы.
Еще через тридцать секунд оба «охотника» сделали разворот и стали снижаться в направлении своей арктической базы.