Я позвала свою подругу Жанну, жену Антуана, и предположила, что во дворе кто-то был информирован о планах Антуана и не захотел предупредить короля. Жанна, как и я, была королевой и не стала выслушивать моих инсинуаций. Она ответила, что ничего не знала, и с горячностью добавила:
— Уж тебе-то лучше всех известно, что жена не в состоянии контролировать публичные действия своего мужа и всех его секретов выведать не может.
Ее замечание меня покоробило. Хотя распрощались мы вполне вежливо, но с того момента стали отдаляться друг от друга.
Вскоре после визита Генриха я вызвала к себе Руджиери.
— Снова встал вопрос о наследнике, — сообщила я, нервничая от собственного смущения. — Дофину требуется… помощь.
Утренний свет был недобр к колдуну, слишком четко проявил его нездоровую бледность, рябые щеки и тени под глазами.
— Может, нужен простой талисман? — осведомился Козимо.
— Было бы желательно, — ответила я.
В комнате вдруг стало душно и жарко.
Колдун кивнул. Посторонний человек счел бы выражение его лица искренним и простодушным.
— Могу приготовить два талисмана, один — для здоровья, второй — для плодовитости.
— Отлично, — отозвалась я с легким раздражением. — Если от этого…
— Да, Madame la Reine, — произнес он с подчеркнутой вежливостью. — Если от этого никто не пострадает.
— Очень хорошо, — заключила я. — Можете идти.
Высокий и худой, в черном шелковом дублете, болтавшемся на теле, Руджиери поднялся и поклонился, но когда его пальцы коснулись двери, обернулся.
— Извините, Madame la Reine, — снова подал он голос — Прошу прощения, но что, если талисманы не помогут произвести ребенка?
— Помогут, — возразила я холодно.
Астролог отбросил придворные манеры и сказал напрямик:
— Без крови никакой гарантии дать не могу. Талисманы, которые мы обсуждаем, принесут незначительное улучшение здоровью дофина и его сексуальному желанию. — Козимо не оробел под моим уничтожающим взглядом и добавил: — Я лишь хотел внести ясность.
— Никогда больше, — заявила я, вставая из-за стола. — Вот что я говорила вам пятнадцать лет назад. Не заставляйте меня это повторять.
Козимо низко поклонился и быстро вышел, закрыв за собой дверь. Я замерла, прислушиваясь к удалявшимся шагам.
Через две недели мадам Гонди подала мне маленький сверток, крепко замотанный лентой. Я открыла его. На черном шелке, на шнурке, болтались два талисмана: один из рубина, другой из меди.
Франциск принял талисманы без вопросов и поклялся, что будет о них молчать и никому не покажет, в том числе и Марии.
На следующее утро меня срочно вызвали в апартаменты короля. Было рано, меня еще не закончили одевать, и я поторопила фрейлин.
Аванзал Генриха был подчеркнуто мужественным: на стенах деревянные панели, мебель обита коричневым бархатом и золотой парчой. Над камином — позолоченный рельеф саламандры — эмблема отца Генриха, Франциска I. Мой муж стоял возле холодного камина. Он молчал, ожидая, когда слуга удалится.
Рот Генриха был сурово сжат, глаза злобно прищурены. Он был очень высоким мужчиной, а я — очень маленькой женщиной. Я низко присела.
— Ваше величество.
Последовала такая долгая пауза, что я осмелилась поднять глаза.
Генрих вытянул руку. На его ладони лежал шнурок с талисманами, которые я дала Франциску.
— Что это, мадам?
— Простой оберег, ваше величество, — ответила я непринужденно. — Для здоровья дофина.
— Я не позволю вовлекать своего сына в эти грязные игры! — Король швырнул талисманы в пустой камин. — Я велю их сжечь.
— Генрих, это безобидная вещица, — заверила я. — Оберег сделан согласно науке, основанной на астрономии и математике.
— Это отвратительно! — негодовал муж. — Ты знаешь, как я к этому отношусь. Как ты могла подсунуть такое нашему сыну?
Я тоже распалялась.
— Неужели ты думаешь, что я желаю вреда собственному ребенку?
— Это все твой колдун. Он отравил тебе мозг, заставил поверить, что ты в нем нуждаешься. Предупреждаю, Катрин, сегодня же ты его уволишь. И все сразу наладится.
— Не собираюсь его увольнять! — возмутилась я. — Вы что, угрожаете мне, ваше величество?
Генрих тяжело вздохнул, стараясь успокоиться. Гнев уступил место мрачной серьезности.
— Два месяца назад я обратился к Папе, чтобы он позволил организовать французскую инквизицию.