Я села, открыла ящик стола и вынула лист пергамента с текстом, выведенным красивым почерком писца. Антуан мог откреститься от гугенотов, но он был фигурой номинальной. Повстанцам ничего не мешало спокойно действовать и без него.
— Встаньте, — приказала я, — и подпишите это.
Он поднялся на ноги и нерешительно взглянул на бумагу.
— Конечно, Madame la Reine. Только что это?
— Документ, согласно которому вы передадите права регента в случае смерти короля Франциска, — пояснила я. — Вы передадите их мне.
Бурбон все понял. Краска вернулась ему на щеки, затем он побагровел. Его обыграли, и он знал это.
— Регентство? — уточнил он. — Выходит, молодой король серьезно болен?
Я промолчала, не хотела вызывать охрану и тащить Антуана в тюрьму. Впрочем, в случае нужды я бы так и сделала, о чем Бурбон догадывался. Он сжался под моим беспощадным взглядом. «Жалкое создание, — подумала я. — Да поможет Господь Франции, если ты станешь королем». Трудно было поверить, что он произвел на свет такого чудесного сына.
Я взяла свежее перо, окунула его в чернильницу и подала Антуану.
Он уставился на перо, точно на скорпиона. После долгой паузы принял его и спросил:
— Где я должен расписаться?
Подвинув к нему пергамент, я показала место.
Бурбон наклонился и быстро вывел буквы; «А» и «В» получились большими, витиеватыми. Затем он сел и вздохнул. Было ясно, что он сам себя ненавидит.
Я взяла документ, помахала им, высушивая чернила, и убрала в ящик. Затем встала, понуждая Антуана сделать то же самое.
— Ваше высочество, — обратилась я к нему, словно только вспомнив, что беседую с принцем, — ваше героическое самопожертвование не останется незамеченным. Когда придет время, я сообщу всем, что вы поставили судьбу Франции выше своей.
Мы оба понимали, конечно, что никто из нас не станет об этом упоминать: я — из соображений секретности, он — из чувства стыда.
Несмотря на это, я тепло продолжила:
— Предлагаю вам погостить у нас в Блуа. Здесь вы среди семьи, вы желанный гость.
Он глухо пробормотал слова благодарности и выразил сожаление, что ему необходимо вернуться в Париж. Я подала ему руку и удержалась от содрогания, когда его губы коснулись моей кожи.
Мне не нужен Козимо Руджиери, решила я. Только что благодаря своим мозгам я одержала потенциальную победу. И все же, когда Антуан закрыл за собой дверь, я опустила голову на прохладный гладкий стол и заплакала.
После визита Бурбона я спускалась по винтовой лестнице в апартаменты короля. Навстречу мне поднимался герцог де Гиз. Он был так рассеян, что мы чуть не столкнулись. Он задыхался, свойственная ему самоуверенность сменилась паникой. В его глазах читалась смерть мечты.
Забыв об этикете, он схватил меня за руку.
— Madame la Reine, мы вас везде ищем. Доктор Паре просит вас немедленно прийти в спальню короля.
Мы помчались туда. Я не отставала от герцога. Мы протиснулись через мрачную толпу в коридоре и вбежали в королевский аванзал. Я увидела суровое осунувшееся лицо доктора Паре. Мария стояла рядом с широко распахнутыми глазами и мяла в руках платок. Все это время она ждала меня и своего дядю, герцога де Гиза. Он обнял Марию за плечи.
Доктор Паре не стал тратить время на любезности. На этого человека не производили впечатления титулы. Он понимал, что материнская любовь превосходит привязанность политической жены, поэтому обратился ко мне:
— Его величеству хуже, мадам. За последние два часа температура резко повысилась. Инфекция проникла в кровь.
Я закрыла глаза. Те же слова я слышала от доктора Паре, когда он провозгласил приговор моему мужу.
— Что это значит? — вмешалась Мария. — Что можно сделать?
— Я уже ничего не могу сделать, — сообщил врач. — Конец наступит через несколько часов. Самое большее, через один-два дня.
Я почувствовала движение, открыла глаза и увидела, что Мария собирается расцарапать врачу лицо. Герцог де Гиз помешал ей, а она завизжала:
— Франциск не умрет! Вы не должны этого допустить!
Пока герцог и доктор Паре старались ее успокоить, я отправилась в спальню сына — нести дежурство у его постели. Франциск лежал с закрытыми глазами. На его щеках горел синюшный румянец. Мальчик был укутан до подбородка меховым покрывалом, тем не менее зубы его стучали. Я вытянулась на кровати рядом с ним, обняла его и прижала к себе, стараясь согреть. Через какое-то время появилась Мария и села на постель. Ее лицо нависло над нами, словно бледная и беспокойная луна.
Франциск так и не пришел в себя, хотя временами стонал от боли. Сначала его тело сотрясали судороги, потом он лежал неподвижно, пока Мария шептала молитвы, «Аве Мария» и «Отче наш». Под конец он испустил последний хриплый вздох, и из его ноздрей потек желтый гной.