Карл поднял тонкую бровь.
— Ты, конечно же, предпочтешь, чтобы королем стал Эдуард.
— Что за ужасные слова! Я одинаково люблю всех своих детей.
— Нет, — возразил он устало, — Эдуарда ты любишь больше всех. И это печально, потому что, когда я умру, он покажет себя монстром, каким и является на самом деле.
Ни один из моих аргументов не переубедил сына, и я перестала спорить.
Когда Карлу исполнилось семнадцать, а герцогу Анжуйскому шестнадцать лет, в Нидерландах и Фландрии, находившихся под властью Филиппа Испанского, начались волнения. Жители были протестантами — или, как мы их называли, гугенотами — и восстали против притеснения их религии. Филипп послал войска на подавление мятежа, однако солдат было недостаточно, и разразилась война.
В холодное зимнее парижское утро испанский посол Алава объявил, что Филипп отправляет в Нидерланды двадцать тысяч солдат. Не могу ли я позволить им пройти через Францию?
Я не позволила. Наши отношения с французскими гугенотами были и так достаточно напряженными, не хватало еще пустить сюда двадцать тысяч солдат-католиков! На всякий случай я пригласила шесть тысяч швейцарских наемников охранять границу. Я не думала, что Филипп имеет виды на Францию, однако его армии не доверяла.
Но я не ожидала, что гугеноты встревожатся из-за присутствия на наших границах швейцарских солдат, и не предполагала, что поползут сплетни, будто, пока Филипп гасит восстание в Нидерландах, я позвала швейцарцев уничтожить гугенотов.
В то время как швейцарцы патрулировали границы, я решила отвезти его величество в деревню Монсо к юго-востоку от Парижа. Надо было подлечить больного сына.
В прохладный сентябрьский день, незадолго до полудня, Марго, Карл и я сидели на балконе, выходившем на маленький пруд, где разводили карпов. Леса на горизонте были украшены алой, коричневой и золотой листвой.
Неожиданно на балконе появился Эдуард. Он вспотел и раскраснелся.
— В соседнем городе собирается народ. Нам нужно срочно уезжать!
— Это всего лишь слухи, — отмахнулась я. — Успокойся, побудь с нами.
Мне говорили, что гугеноты планируют нападение, но, как мне казалось, эта молва безосновательна.
— Я прогуливался верхом, maman, и видел все собственными глазами.
— Кого? — уточнил Карл.
Тут я вскочила на ноги и спросила:
— Кто они? И сколько их?
— В двух деревнях отсюда, в западном направлении сошлись сотни пехотинцев. Я уже послал разведчиков. Если повезет, через час они все расскажут.
Стараясь не нервничать, я глубоко вздохнула и напомнила себе, что армия движется намного медленнее всадника.
Карл стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
— Я король. Кто-нибудь ответит мне на вопрос?
Хотя лицо Марго исказилось от страха, она положила ладонь на руку брата и постаралась его успокоить.
— Это гугеноты, ваше величество. Нам лучше принять меры предосторожности.
Карл встал и повернулся к Эдуарду.
— Тебе приснилось, — заявил он. — Наверняка ты что-то напутал…
— У них мечи и копья, — сообщил Эдуард, — а у всадников — аркебузы. Они болтали по-французски, и по соседству не было королевских войск. Кто же это, как не гугеноты?
Я обратилась к Карлу:
— Если это действительно гугеноты, нам следует тебя защитить. В получасе отсюда, в городе Мо, есть крепость. Нужно немедленно туда отправиться.
— Эдуард врет, — проворчал Карл. — Если при дворе кто-то и любит распространять слухи, так это он.
Но я настояла на своем. В течение часа мы сели в экипаж и поехали в Мо, прихватив лишь самое ценное.
Город Мо был окружен длинным рвом. Сама крепость и ее стены с бойницами производили внушительное впечатление. Мы вздрогнули, когда огромные древние ворота с лязганьем опустились за нашей каретой.
Комнаты в замке были сырыми и пустыми, привратник — глухим и неприветливым. В следующие несколько часов Эдуард нес на стене вахту с нашими шотландскими охранниками, а Марго, я и Карл находились в комнате. В промежутках между приступами кашля король уверял, что это — лишь грубая шутка брата.
Настала ночь. Его величество уснул, уткнувшись головой в колени Марго. Я ходила по длинным сырым коридорам и обвиняла себя во всех несчастьях, свалившихся на нашу семью. Раздумывала, как нам благополучно добраться до католического Парижа. Было уже хорошо за полночь, когда я увидела спешащую ко мне фигуру с лампой в руке.
— Maman, — позвал Эдуард. — Они идут.
— Кто? — не поняла я.
— Швейцарцы, — пояснил он, — или повстанцы. В любом случае мы скоро все узнаем.