Моревель не заметил этого и выстрелил, когда адмирал нагнулся.
Снаряд прошил левую руку Колиньи и почти оторвал ему указательный палец на правой руке. Сустав болтался на коже. Адмирал потерял сознание.
Охрана сомкнулась вокруг него. Все они слышали выстрел и поняли, что прозвучал он из дома де Гизов. Трое охранников ворвались в помещение и увидели дымившуюся аркебузу. К тому времени Моревель успел сбежать.
Я готова была иметь дело с возмущением, вызванным убийством Колиньи, но не рассматривала возможности того, что адмирал останется жив.
В аванзале короля мы с Эдуардом обнаружили с дюжину разъяренных гугенотов. Они сбились в толпу, и поначалу я не заметила Карла. При звуке наших шагов черные нобли обернулись и недружелюбно оскалились, хотя и пропустили нас к королю. Тот сидел за столом, подле него стояли Генрих и Конде.
При нашем появлении Конде сделал пару шагов в сторону, а Наварр был так занят беседой с королем, что, видимо, нас не увидел. Карл съежился в кресле, обхватив голову руками. По его щекам текли гневные слезы. После энергичной игры в теннис его лицо раскраснелось.
— Пустите меня! — причитал Карл. — Пустите! Я не могу думать! Почему Господь так меня не любит?
Он начал биться лбом о столешницу.
Наварр повернулся и встретился со мной взглядом. Он умел собой владеть и отошел от стола, как и Конде, хотя в его глазах я заметила недоверие и завуалированное возмущение.
— Madame la Reine, — произнес он с сухой учтивостью. — Господин герцог. Вы должны нам помочь. Адмирала Колиньи подстрелили, и его величество расстроен. Но правосудие должно свершиться. Прежде, чем начнется насилие.
— Да, я не в себе, — простонал Карл. — Это такое несчастье. Я этого не вынесу.
Он зажмурился и стал медленно раскачиваться взад и вперед.
— Все дело в жаре, — предположила я. — Жара и ужасный шок. — Я раскрыла веер и замахала на лицо сына. — Карл, дорогой, послушай меня.
Он открыл глаза и с отчаянием на меня посмотрел.
— Почему они меня мучают? — всхлипывал он. — Вели им, maman, пусть перестанут. Пусть уберутся отсюда и подохнут!
— Я могу это остановить, — заявила я, — если ты поможешь адмиралу Колиньи.
— Что нужно сделать?
— Ты должен осудить преступника, совершившего это чудовищное покушение, — ответила я, радуясь, что меня слышат гугеноты. — Пусть все знают, что корона не успокоится, пока преступление не раскроют. Будет проведено доскональное расследование.
Тут вмешался Эдуард:
— Дому Колиньи необходимо обеспечить безопасность. Прикажу всем католикам держаться подальше от улицы Бетизи. Надо поддержать Колиньи и его людей. Я пришлю пятьдесят своих лучших солдат — стрелков из аркебузы. Они окружат гостиницу адмирала.
— Да. — Карл вздохнул с облегчением, хотя глаза его по-прежнему были дикими. — Проследи, чтобы это сделали.
— Что-нибудь еще, сир? — спросила я ласково.
Карл поставил ноги на край сиденья, обхватил руками колени и медленно закачался.
— Да. Доктор Паре… — Хирург, которому не удалось спасти моего мужа, был сейчас личным врачом короля. — Пусть Паре отправляется в гостиницу «Бетизи».
— Будет выполнено, — пообещала я.
Карл застыл и поднял на меня глаза.
— Я должен видеть адмирала. Хочу извиниться за то, что не сумел его защитить. Он должен знать, что я его не бросал. Сейчас же пойду, maman.
— У меня одна просьба, ваше величество, — промолвила я.
Сын сердито взглянул на меня.
— Позволь нам с Анжу тебя сопровождать.
Торопиться к Колиньи было, конечно же, слишком рано. Сначала доктор Паре собирался прооперировать руку. Но к середине дня группа, состоявшая из Наварра, Конде, десяти телохранителей, герцога Анжуйского, короля и меня, собралась возле северных ворот Лувра. Я пригласила и старого Таванна. Он горячо одобрял план убийства, но тем не менее ему хватило самообладания присоединиться к нам, чтобы выразить сочувствие Колиньи посреди толпы гугенотов. Наварр хранил вежливо отстраненный вид, Конде все еще слишком сердился и отказывался с нами общаться.
Я предложила обойти гостиницу: пусть люди увидят, что мы беспокоимся за адмирала, Помимо телохранителей Наварра, нашу группу сопровождало двенадцать швейцарцев, охранявших короля.
Два стражника подняли металлический засов, три грума отворили тяжелые ворота. Солдаты, сторожившие дворец, расступились, и мы вышли на улицу.