— Но тетя Кларисса не верит в предсказания, — заметила я.
— Ты права, — задумчиво отозвался Пьеро. — Неделю назад Козимо прислал маме письмо. Предложил свои услуги. Пугал, что нас ждут серьезные неприятности и ей понадобится его помощь.
— А она что? — поинтересовалась я.
— Ты же знаешь маму. Отказалась отвечать. Она почувствовала себя оскорбленной из-за того, что такой молодой человек — она назвала его мальчишкой — вообразил, будто ей нужна его помощь.
— Отец Доменико говорит, что магия — работа дьявола.
Пьеро печально прищелкнул языком.
— В магии нет зла — если только ты не хочешь употребить ее во зло. Это не суеверие, а наука. Ею можно воспользоваться для приготовления лекарств, а не ядов. Вот здесь. — Кузен горделиво приподнял большой том, демонстрируя мне обложку. — Я читаю Фичино.
— Кого?
— Марсилио Фичино. Он был учителем Лоренцо Великолепного. Старый Козимо нанял его переводить «Герметический корпус», старинный трактат о магии, и Фичино великолепно справился. А это, — Пьеро указал на заглавие, — «De Vita Coelitus Comparanda», то есть «Стяжание жизни с небес», одна из его лучших работ. Фичино был отличным астрологом. Он понимал, что магия — естественная сила. Послушай. — Пьеро оживился и с запинками перевел с латыни: — «Воспользовавшись силой звезд, маги первыми пришли поклониться младенцу Христу. Зачем же бояться слова „магия“, если его употребляют в Евангелии?»
— Значит, сын астролога нам поможет, воспользовавшись расположением божьих звезд? — спросила я.
— Да. — Пьеро ободряюще кивнул. — Но даже без него мы бы обязательно справились. Мама стала бы жаловаться, но мы бы сбежали и оставались в укрытии, пока страсти не улеглись.
Я решила, что на какое-то время кузен меня убедил. Сидя на полу, я прислонилась к нему и слушала, как он читает вслух латинский текст. Так продолжалось, пока служанка тети Клариссы Леда — бледная, хмурая, на последнем сроке беременности — не появилась в дверях.
— Вот ты где. — Она нетерпеливо меня поманила. — Идем скорее, Катерина. Тебя ждет госпожа Кларисса.
Составитель гороскопов оказался высоким худым юношей лет восемнадцати. На нем была серая одежда, и держался он мрачно. Рябая, болезненно бледная кожа, иссиня-черные волосы. Он зачесывал их назад, так что отчетливо выделялся резко очерченный «вдовий треугольник». Глаза его казались еще чернее, и в них я видела что-то древнее и проницательное; этот взгляд и притягивал, и пугал меня. В целом юноша был безобразен: длинный крючковатый нос, кривой рот, слишком большие уши. Но отвернуться я не могла — смотрела на него в упор… глупый невоспитанный ребенок.
— Подойди ближе, Катерина, — велела тетя Кларисса. — И не надо реверансов. Леда, закрой за собой дверь и подожди в коридоре, пока я не позову.
Она говорила рассеянно и на удивление мягко.
Леда бросила тревожный взгляд на свою госпожу и тихо затворила за собой дверь. Я остановилась в нескольких шагах от Клариссы, сидевшей возле незажженного камина. Мою тетку считали самой влиятельной женщиной в Италии, хотя кое-кто с этим не соглашался. По возрасту она годилась нашему гостю в матери, но его присутствие — он был спокоен и сосредоточен, словно гадюка перед нападением, — наполняло комнату энергией власти, и даже Кларисса, издавна привыкшая к компании понтификов и королей, казалось, его побаивалась.
— Вот эта девочка. — Тетя указала на меня. — Она некрасива, но послушна.
— Донна Катерина, для меня большая честь познакомиться с вами. — Гость кивнул. — Меня зовут Козимо Руджиери, я сын Беноццо, астролога.
Внешность его была отталкивающей, зато голос прекрасен и глубок. Я могла бы закрыть глаза и внимать ему, точно музыке.
— Считайте меня врачом, — продолжал Козимо. — Мне бы хотелось быстро вас осмотреть.
— А больно не будет? — уточнила я.
Козимо улыбнулся, обнажив кривые верхние зубы.
— Ни капельки. Я уже кое-что заметил. Для своего возраста вы довольно малы, а ваша тетя говорит, что у вас редкая болезнь. Это правда?
— Да, — подтвердила я.
— Она постоянно носится по саду, — сказала Кларисса. — Ездит верхом не хуже мальчишек. С четырех лет ее не стащить с лошади.
— Могу я?.. — Козимо слегка замешкался. — Не могли бы вы приподнять юбки, Катерина, чтобы я взглянул на ваши ноги?