Седьмой попытался выдернуть маленькую тварь, но руки соскальзывали.
Он упал.
Кумакан доковылял до него, рухнул на колени, взвив облако красного песка, и положил рядом с собой комок плоти. Толстяк здоровой рукой принялся ковыряться в его ране, но было уже поздно: лилипут умудрился скрыться в мясе и сухожилиях.
Гигантские головы раскрыли пасти и заголосили так громко, что Кумакан от страха закрыл глаза и задрожал. Тысячи бабочек закружились в бешеном танце, крылышки противно затерлись друг о друга. И словно по чьей-то команде насекомые все разом посыпались на землю.
И Седьмой увидел…
Мотыльки прятали огромное лицо, тянувшееся на многие километры вокруг. И как только они упали… Гигантские глаза всматривались в путников. Неестественно растянутый нос со свистом втягивал сухой воздух.
Тут же по уровню пирамиды раздался громкий, мучительный, полный ужаса вопль:
— Беги! Беги! Кто же?! Как же больно!
Еще одно мгновение — и неизвестный голос затих где-то вдали, а уровень погрузился в прежнее мертвое безмолвие, нарушаемое лишь треском электрических разрядов смерчей и шелестом крыльев мотыльков.
Огромное лицо по-рыбьи пялилось на Седьмого и Кумакана и открывало-закрывало лягушачий рот. Толстяк упал на землю и задрожал. Мотыльки продолжали падать, и через мгновение все тело жирдяя покрылось черным шевелящимся ковром.
Седьмой попробовал подняться, приготовился к боли, что прострелит ногу, но к его удивлению удалось встать без труда. Он наклонил голову, стараясь не смотреть на гигантское лицо, и принялся тормошить толстяка.
— Вставай, — сказал Седьмой. — Ну же! Поднимайся!
Мотыльки противно захрустели, когда он начал стряхивать их с жирдяя. Руки почернели от пыльцы.
— Да вставай же!
Драгоценные минуты утекали, а Седьмой тратил силы на ополоумевшего проводника.
Глухое безмолвие вновь нарушил душераздирающий вопль, взывающий к милости:
— Больно! Как же больно!
Седьмой начал оглядываться вокруг. Голос раздавался сразу из нескольких мест, и его источник было трудно обнаружить.
Прежде чем Седьмой успел осознать случившееся, над его головой что-то тяжело прогромыхало и упало с глухим протяжным грохотом. В нескольких метрах от него появилась густая склизкая масса.
Грохот вырвал Кумакана из лап страха. Толстяк самостоятельно поднялся, схватил шар из плоти и принялся водить над ним обожженной рукой. Сотни маленьких глаз, покрывавших шар, открылись.
— Больно! Мне больно! — раздался неизвестный голос.
По спине Седьмого пробежала холодная змейка страха: из склизкой массы вылезали новые твари пирамиды.
Возясь в слизи, монстры тянули изуродованные гнойниками руки к лицу, выблевывавшему их жалкие жизни. Тела уродцев обвивали металлические цепи. При каждом слабом движении они звонко гремели. Животы тварей раздувались от страшной ноши — сквозь прозрачную кожу можно было разглядеть распухшие эмбрионы с большими головами и руками-отростками. Однако Седьмого испугали не зародыши, а лезвия, воткнутые в плечи уродов. В красноватом свечении уровня пирамиды металл горел алыми зорями.
Кумакан замычал и замахал рукой в сторону самой маленькой головы, торчащей из-под земли. Седьмого не надо было уговаривать: он как можно быстрее заковылял от кучи со странными существами.
За его спиной что-то лязгнуло.
Не оборачиваться…
Седьмой оглянулся. Несколько уродов вылезли из кучи и принялись вытаскивать лезвия из собственных тел. Оказалось, что оружие соединялось с цепью, вплавленной в кисти. Седьмой поймал себя на мысли, что уроды с зародышами в животах напоминали свиноподобных людей: вытянутые носы, похожие на рыла, толстые нижние губы, глаза-бусинки, покатые лбы, странные большие уши.
Кумакан обогнал Седьмого: несся толстяк очень быстро для своей комплекции.
Проклиная проводника, Седьмой поковылял за ним.
— Больно! — вновь прокатился по равнине вопль. — Больно мне!
Над головой Седьмого просвистело лезвие человека-свиньи.
Не оглядываться! Нельзя! Однако взгляд словно магнитом тянуло к уродам. Внутренний голос назойливо шептал, что вот-вот лезвие коснется тела, свиноподобное существо натянет цепь…
Нет. Не думать! До маленькой головы осталось чуть-чуть.
…Уроду совсем необязательно задеть лезвием — достаточно цепи, что жгутом обхватит руку или ногу. После того как он, Седьмой, потеряет равновесие, ему останется лишь молиться о быстрой смерти. Люди-свиньи набросятся на него, вопьются острыми зубами в плоть, перемолотят большими челюстями кости, чтобы накормить ненасытные эмбрионы.