Седьмой шел к пирамиде и разрывал последние ниточки страха, связывающие прошлое, настоящее и будущее.
Каменная дорожка сначала вела к мраморным колоннам, затем выводила к поистине исполинской арке. Седьмой озирался по сторонам и плелся мимо скульптур. Костяной нарост, заменяющий правую ногу, с глухим стуком ударялся о камни. Тишина стояла такая, что можно было услышать, как лохмотья кожи с чавканьем бились о кости. Воздух вокруг колонн дрожал. У входа в арку колыхались зыбкие языки пламени.
Нечего бояться! Надо просто идти и не оглядываться. Необходимо делать вид, что ничего не происходит.
Седьмой стиснул зубы и продолжил путь. Он не сразу понял, что голоса в голове затихли. Больше никто не звал его, не заставлял идти. Такая свобода действий настораживала. Неужели Кивир что-то задумал? Глупости. Скорее кукла поняла, что обратного пути у него не было. Только вперед.
Скульптуры изображали одного и того же голого человека в разных позах: вот он сидит, вот стоит и показывает рукой на арку, вот лежит. Кто этот человек? Местный божок? До безобразия толстый: гигантских размеров живот, отчего его обладатель походил на сморщенную грушу, три подбородка, пухлые пальцы-сардельки. Седьмому бросилось в глаза то, что на каждой скульптуре выделялся раздутый, неестественно длинный член толстяка. Головка пениса была не округлой, а скорее напоминала острие копья. Но надо отдать должное скульптору: его творение вызывало скорее восхищение, чем брезгливость.
Седьмой приблизился к арке. Языки пламени грозно зашипели. Они вырывались из-под земли и камней и колыхались на ветру.
— Зайди в арку. — Это был голос Кивира. Он раздавался сразу отовсюду. — Чтобы попасть в пирамиду, нужно пройти через огонь.
— А если я не хочу идти в пирамиду? — Язык не слушался Седьмого.
— Тогда ты умрешь. Но я знаю тебя слишком хорошо. Седьмой, ты не отступишь, не обманывай меня.
— Смогу ли я потом выйти из пирамиды?
— Не сможешь. Из нее нет выхода. Я уверен, что ты сам не захочешь её покидать.
— Я умру?
— А разве сейчас ты не мертв?
— Мое сердце еще бьется, — сказал Седьмой. — Я могу думать, разговаривать. Я еще жив. Не лги мне!
— Твое сердце бьется, но кровь не бежит по сосудам. Твои органы разорваны в клочья, а кожа висит лохмотьями. У глаз нет зрачков, они белее снега. Ты думаешь и разговариваешь только потому, что я так хочу. Ты свое отбегал, мертвый человек.
Седьмой огляделся по сторонам. Вдруг Кивир лишь забалтывает его, чтобы дать своим тварям возможность нанести удар исподтишка?
— Здесь нет больше никого, кроме тебя и меня, — сказал Кивир и засмеялся. — Будь же смелее! Больше нечего терять.
— Можно я задам последний вопрос?
— У тебя еще будет прорва времени в пирамиде, чтобы спрашивать.
С этими словами голос Кивира умолк. Седьмой позвал куклу, но ответом ему стало шипение огня. Он в последний раз оглянулся, чтобы запомнить цвет неба, песка, грязи и камней. Похоже, больше он их никогда не увидит.
Тянуть нельзя.
Седьмой сделал шаг в сторону арки…
Тьма была настолько плотной, что, казалось, ей можно задохнуться. Она обволакивала тело, давила на каждую клеточку кожи. Сестрица тишина усиливала страх. И если ад существует, то в нем нет чертей, жарящих грешников на сковороде, нет хитроумных машин, расчленяющих тело, нет кипящих смол. Ад — это бесконечная пустыня черного хрустящего песка с вечной ночью. В нем не свистят ветра и не идет дождь. Ад — это пустота.
Седьмой старался не думать об окружающей тьме. Кивир сказал, что он мертв. Чего терять? Надо привести в порядок мысли и попытаться понять, где находишься. Седьмой пошарил руками вокруг себя. Пальцы нащупали нечто холодное и склизкое. Так же медленно, слабыми руками провел по поверхности чуть дальше.
Стена?
«Тебе нужен свет?» — раздался в голове голос Кивира.
— Где я? — как можно спокойнее произнес Седьмой.
«В пирамиде, разумеется».
— Ты обманул меня!
«Я задал тебе конкретный вопрос, мертвый человек. Тебе нужен свет?»
— Да.
«Хорошо. Тебе придется меня найти. Ты должен заслужить нашу беседу. Отыщи проводника».
— И где мне его искать? — спросил Седьмой, но Кивир умолк.
Вспыхнули факелы.
Седьмой вздрогнул.
Он находился в длинном коридоре, стены, потолок и пол которого были обшиты человеческой кожей. Сотни искаженных страданиями лиц пустыми глазницами уставились на него. Сшитые между собой грубыми нитями, они представляли огромное полотно мук и боли сумасшедшего художника. Из ртов мертвецов (мертвецов ли?) периодически вытекала вязкая черная жидкость. Она попадала на сделанные из сотен отрубленных рук желоба в полу.