Седьмой с отвращением отпрыгнул от стены, но взгляд все равно цеплялся за человеческие лица. В надежде, что вся пирамида не может быть сделана из людей, он осторожно двинулся по коридору. Под ногами хлюпало и чавкало. Зловонные запахи едкой мочи, крови и экскрементов витали в воздухе.
Седьмой остановился возле факела.
Это невозможно! Нереально! Кивир лжет.
Факелом служило детское тело. Ребенка прибили длинными ржавыми гвоздями к стене. От огня тело слегка обуглилось, щеки, шея и ягодицы пузырились и шипели. Седьмой пригляделся получше. Мучители вспороли ребенку живот и распотрошили, ногти выдернули. Похоже, затем они прибили тело к стене и подожгли. Только вот странно: огонь то затихал, то сильнее разгорался, однако не уничтожал черты лица ребенка.
Седьмой никогда не верил в бога, но начал молиться. Он убеждал себя, что ни стены, ни ребенок ненастоящие. Все это иллюзии Кивира.
— Я тебе не верю, — прошептал Седьмой. — Не верю! Меня таким не проймешь. Всплеск способен и не на такое.
Коридор все не кончался. Лица на стенах искажала еще большая боль, а факелы из детей горели ярче. Седьмой проклинал себя за то, что пожелал увидеть свет. Тьма была бы сейчас куда кстати. Чтобы хоть как-то отвлечься, он размышлял над тем, где оказался. Кивир мастер иллюзий. Еще свежо в памяти путешествие через чрево Аанга. Черт, да тот же Манекен очень напоминал его, Седьмого. Только… только казался ненастоящим, словно сделанным из воска.
Что теперь будет на этот раз? Кивир говорил, что выхода из пирамиды нет, но ведь он как-то оказался у него дома? Очередной блеф? Или Кивир и есть создатель Всплеска? Одни вопросы без ответов.
Голова пухла от интриг. Один неверный шаг — и конец. Подленький внутренний голосок нашептывал, что он, Седьмой, уже давно проиграл Кивиру. Проиграл тогда, когда позволил себя убить. Был ли у него хоть один шанс против твари, способной не только создавать монстров, но и менять реальность? Загадка.
Придется играть по правилам Кивира. И первое, что надо сделать — найти проводника.
Раздался стон. Седьмой замер. Стон повторился. Наплевав на осторожность, Седьмой заковылял в сторону звука.
Перед ним оказался мужчина. Из рук и ног страдальца тянулись сухожилия, соединенные со стенами. Из глаз торчали спицы. На теле не было ни одного живого места: порезы, синяки, шрамы.
— С-стой! — приказал мужчина. Язык его заплетался. — Дальше пути нет!
Седьмой застыл в нерешительности.
— Кто ты? — спросил он.
— Я Тысяча-лиц.
— Проводник?
— Проводник там, наверху. — Мужчина взглянул на потолок.
— Я могу помочь тебе.
— Чем же ты мне поможешь, мертвый?
— А как ты понял, что я мертв? — вопросом на вопрос ответил Седьмой.
Губы Тысячи-лиц растянулись в хищной улыбке, обнажив ряд острозаточенных акульих зубов.
— Я не вижу, но чувствую, как сладко шелестит твоя кожа, как пахнут рыбой твои глаза, — сказал он.
Седьмой чувствовал себя полным дураком. Этот ублюдок — создание Кивира. Ему не нужна помощь. Тысяча-лиц всего лишь очередная марионетка.
— Мне нужен проводник, — сказал Седьмой.
— Сначала ты должен забрать мое лицо, — покачал головой Тысяча-лиц.
— И как же я это сделаю?
— В мою спину воткнут нож. Вытащи его. Затем вырежи мое лицо. Только сделай это как можно аккуратнее: проводник не любит, когда ему дарят рваные лица.
— И это все?
— Да.
Тело Тысячи-лиц задрожало. Трудно было себе представить, что сейчас он чувствовал — удовольствие или боль.
Седьмой заглянул за спину Тысячи-лиц. Рукоятка ножа торчала чуть ниже правой лопатки. Когда грудь сумасшедшего поднималась, из плоти показывалась блестящая сталь. Удивительно, но на ней не было ни каплей крови, ни разводов.
Собравшись с духом, Седьмой схватил нож и выдернул с чавканьем из тела. Из раны хлынула желто-зеленая слизь. Стекая по спине, она жгла кожу. Плоть шипела и пузырилась. Пахло жареным мясом.
— Хорошо-о-о, — прошептал Тысяча-лиц. — Очень хорошо-о-о. Приятно-о-о.
Нож оказался настолько тяжелым, что Седьмому пришлось держать его двумя руками.
— И как же мне тебя резать? — спросил Седьмой.
— Как тебе нравится.
— Ты чувствуешь боль?
Тысяча-лиц осклабился, затем языком провел по губам. Его тело забила дрожь.
Седьмой стоял в нерешительности. Он не мог. Просто не мог. А если Кивир задурманил голову этому сумасшедшему? Возможно, страдалец не понимал, что говорил. Только сейчас Седьмой заметил, что Тысяча-лиц очень красив: лет двадцати, молодой и стройный, идеально правильные черты лица. Слащаво-красивые, до приторности. Испортить их сродни кощунству.