– Мне кажется, его волнует что-то еще, – сказал я. – Порой он вдруг становится задумчивым.
– Я тоже это подметил, – сказал Пэт. – Что-то грызет его, но со мной он об этом не говорил. – Харрису претила сама мысль о том, что от него что-то утаивают. – Пойду спать, – сказал он, вставая и потягиваясь. – Завтра много работы.
Итак, я снова схлопотал то же самое!
Сперва от Шейлы, а теперь вот от Харриса. Правда, он был не столь прямолинеен, как она, но все же сказал примерно те же слова. Очевидно, в самом моем облике и манерах было нечто, весьма напоминающее Каспара Милки-тоста – образцового конторского служащего, протирающего с девяти до пяти свои штаны на работе. Но самое страшное Заключалось в том, что я вовсе не был уверен, что моя внешность не соответствует содержанию.
Гатт, если верить Пэтту, был смертельно опасен. Возможно он не стал бы стрелять в человека на спор, пытаясь угадать, куда тот упадет, но ради корысти был способен на это. При мысли о том, что предстоит столкнуться с ним один на один, мне становилось дурно, но обратного пути уже не было.
Любопытной была и оценка, данная Пэтом Холстеду. Интересно, насколько хорошо знала своего мужа Катрин. Видимо, она его любила. Пожалуй, в этом можно не сомневаться. Во всяком случае, ни одна здравомыслящая женщина не потерпела бы такого мужчину, если бы не любила его. Возможно, я судил несколько предвзято. Тем не менее она всегда была на стороне мужа, когда он спорил с Фаллоном, что свидетельствовало о ее верности. Я отправился спать, думая о ней.
Глава шестая
В лагерь номер один мы отправились на личном реактивном самолете Фаллона – его летающей штаб-квартире. Пэт Харрис не полетел с нами, оставшись наблюдать за Гаттом, так что в комфортабельном салоне было всего четверо пассажиров: Фаллон, супруги Холстед и я. Фаллон и Холстед затеяли очередную профессиональную дискуссию, а Катрин листала иллюстрированный журнал, сидя рядом с мужем в максимально возможном отдалении от меня. Разговаривать с ней мне было неудобно, поэтому я созерцал в иллюминатор ландшафт.
С высоты Кинтана-Роо походила на заплесневелый сыр. Плотный зеленый покров лишь изредка сменялся прогалинами грязного серо-белого цвета. Я не заметил ни одного ручья или реки, и предупреждения Холстеда относительно предстоящих в экспедиции трудностей начали казаться мне вполне обоснованными.
Фаллон отдал по внутреннему телефону распоряжение пилоту, и– самолет стал снижаться. Обернувшись ко мне, Фаллон сказал:
– Сейчас посмотрим на лагерь номер два.
Даже с высоты в тысячу фунтов лес казался настолько частым, что под его зеленым покровом вполне мог бы укрыться, оставаясь невидимым, город размером с Лондон. Я дал самому себе на будущее зарок не судить опрометчиво о вещах, в которых не разбираюсь. Возможно, Холстед в чем-то и обманщик, но в своем деле он дока и был прав, говоря, что нам предстоит нелегкая работа.
Лагерь номер два появился столь внезапно, что я не успел даже толком рассмотреть его целиком. Словно бы угадав мои мысли, пилот развернул самолет, накренив его на одно крыло, и моему взору предстала прогалина с несколькими сборными домиками, между которыми крохотные человечки махали нам руками. Самолет сесть здесь не мог, да это и не планировалось. Встав на прежний курс, он быстро набрал высоту и устремился к побережью, к лагерю номер один.
Спустя двадцать минут, покрыв расстояние еще в восемьдесят миль, мы очутились уже над морем и стали снижаться над блестящим на солнце берегом и белой пеной прибоя к посадочной полосе. Пару раз провалившись в воздушные ямы, наш самолет мягко приземлился и покатился по бетону. В конце дорожки он замер, развернулся и вырулил на площадку напротив ангара. Выйдя из прохладного салона, я почувствовал себя на солнцепеке так, словно меня оглушили кувалдой.
Фаллон не обратил на жару ни малейшего внимания: видимо, солнце вытопило из него все соки за многие годы, проведенные им в странствиях по этой части света, и он полностью акклиматизировался.. Семенивший за ним следом по дорожке Холстед тоже держался молодцом, в отличие от нас с Катрин, с трудом поспевавших за ними. Когда, наконец, мы добрались до домика, в который вошел Фаллон, то едва дышали.
– Боже мой! – воскликнул я, переведя дух. – Здесь всегда такое пекло?
Обернувшись ко мне, Холстед глумливо ухмыльнулся: