– Ни о какой сделке не может быть и речи, – сказал я.
– Но этот парень сказал, что можно договориться.
– Вряд ли тебе понравятся его условия, – холодно ответил я и поднял револьвер, заметив, как напряглась рука Смита.
– Хорошо, давайте перестреляем друг друга и избавим Гатта от ненужных хлопот.
Смит посмотрел на револьвер, нацеленный ему в. живот.
– Мне любопытно узнать, какую он предлагает сделку, – упрямо повторил он.
– Положи пистолет на пол, потом поговорим, – сказал я. – Так мне будет спокойнее.
Все мысли Смита были написаны у него на лице. Не без колебаний он все-таки наклонился и положил пистолет у своих ног. Я расслабился и положил револьвер на стол. Все несколько успокоились после этого.
– Чего хочет Гатт? – не поднимая головы, спросил скрипучим голосом Фаллон. – Или кош?
– Он хочет, чтобы я нырнул и достал сокровища.
– А что случилось с Рудецки?
– Он мертв, ему повезло.
– Что значит – повезло? – прошипел Смит, трясясь от гнева.
– Гатт сказал, что будет мучить кого-то из вас до тех пор, пока я не выполню его требования. Он способен жечь человеку ноги паяльной лампой, резать его по кусочкам, короче – он готов на все. У него большая фантазия и немалый опыт в подобной работе.
– И вы позволите ему сделать это из-за каких-то паршивых побрякушек? – не глядя на меня, спросил Смит. Щека его нервно подергивалась.
– Я не смог остановить его, – сказал я. – Вот почему я сказал, что рад, что Рудецки и Фоулер погибли. Понимаешь, мы сбросили баллоны с воздухом в воду, а без них погружаться невозможно. С аквалангом на такую глубину опуститься нельзя.
Смит повернулся к Фаллону, лицо его исказилось от отчаяния и жалости к себе:
– Это вы, безумный старик, втянули меня в эту затею! Какое вы имели право?! Боже, что же мне теперь делать? Я не хочу умирать, я не хочу, чтобы меня пытали! – Он заплакал.
На Смита было больно смотреть, это был уже не мужчина. Гатт знал, как разрушить сердцевину человека, и дал этот час отсрочки вовсе не для размышлений и передышки. Это был прием опытного садиста. Катрин была в шоке, Фаллона грызли угрызения совести и рак, а Смит погибал от страха.
Я же страдал от бессилия. Я готов был выскочить наружу и разметать всех в стороны. Я был готов своими руками вырвать из груди Гатта сердце. Но ничего из этого все равно бы не вышло, и это действовало на меня убийственно.
– Я знаю, что надо делать, – прошептал Смит, подняв голову. – Надо выдать им Фаллона. Пусть делают с ним что хотят, но нас оставят в покое. – В его глазах появился безумный блеск.
– Замолчи! – крикнул я, но тотчас же взял себя в руки, подавив в себе соблазн сорвать на Смите собственное отчаяние и тем самым сыграть на руку Гатту, который только того и добивался, чтобы стравить нас друг с другом.
– Послушай меня, Смит, – решительно и спокойно продолжал я. – Нам всем не. миновать смерти. Но можно погибнуть от пули, а не умереть мучительной смертью под пытками. Я сделал свой выбор: я буду сражаться с Гаттом и постараюсь убить его.
– Хорошо тебе так говорить, – с ненавистью взглянул на меня Смит. – Тебя он мучить не станет, ты в безопасности.
И тут я истерически расхохотался:
– В безопасности? Я – в безопасности? Боже, я сейчас умру со смеху! – У меня выступили от смеха на глазах слезы и закололо в боку. – В безопасности! Вот умора!
Смит взглянул на меня сперва изумленно, потом нервно хихикнул и залился нормальным хохотом. На лице Фаллона тоже появилась слабая улыбка. Он сказал:
– Извини, что я втянул тебя в эту авантюру, Смит. Но мое положение не лучше.. Джемми прав – нужно драться до конца.
– Мне тоже жаль, что я ляпнул подобную глупость, мистер Фаллон, – смущенно сказал Смит. – Похоже, у меня было временное затмение рассудка. – У меня осталось пять патронов: четыре дли них и один для меня. Постараюсь захватить с собой на тот свет как можно больше этих ублюдков.
– Ты прав. – Я взял со стола свой револьвер, думая о том, что у меня вряд ли хватит духа пустить себе пулю в висок.
– Следи за тем, что творится снаружи, Гатту верить нельзя.
Я опустился на колени рядом с Катрин. На ее щеках остались следы слез.
– Мне жаль, что я сломалась, – прошептала она. – Но я сильно испугалась. Они на самом деле убили Рудецки и Фоулера?
Я кивнул и, вздохнув, добавил:
– И Пола тоже. Так мне сказал Гатт.
– О Боже! Бедняжка Пол! Он хотел так много – и все сразу! – воскликнула Катрин, и на глазах ее выступили слезы.
Я не стал ей рассказывать о том, каким образом Холстед намеревался добиться всего сразу. Мне не хотелось причинять ей боль. Пусть запомнит его таким, каким он был в молодости, когда она вышла за него замуж, – нетерпеливым, полным творческих планов и амбиций. Рассказать ей теперь всю правду о нем было бы слишком жестоко. И я просто сказал: