Последствия этого кошмара были тошнотворными. Мне предстояло сокрыть следы происшедшего и основательно вытереть стол, чтобы никто ничего не заметил. Позже я сказал родителям, что забыл запереть дверцу клетки и канарейка улетела — в общем, никто ни о чем так и не догадался.
Несколько недель я пребывал в непрерывном страхе перед собственными руками: когда же они снова оживут и начнут действовать по собственному усмотрению, совершая нечто такое, что самому мне ненавистно, но что я не в состоянии остановить? Ведь фактически я оставался их заложником, вынужденным и беспомощным наблюдателем…
Однако проходили годы, и ничего не случалось. Демоническая сила явно себя никак не проявляла. Постепенно я уже начал сомневаться, действительно ли все это происходило на самом деле, и наконец, заставил себя поверить в то, что попросту заснул тогда, что птичка действительно улетела из клетки, а я все это только выдумал. Но однажды настала ночь, вернувшая мне весь этот кошмар…
Мне тогда уже шел третий десяток и я жил один — родители мои, к несчастью, погибли в автокатастрофе. Было довольно поздно, когда я возвращался домой после дружеской пирушки. Я бы покривил против истины, если сказал, что был тогда абсолютно трезв, хотя и не шатался, это уж точно. Я достаточно хлебнул джина, чтобы смотреть на все окружающее меня сквозь розовые очки. Навстречу мне шла девочка лет восьми или около того, одетая в тяжелое зимнее пальто и сжимавшая в руках хозяйственную сумку. Помню, что поймал тогда себя на мысли о том, сколь безрассудно поступают родители, позволяющие ребенку так поздно выходить из дому. Я и сам пару раз видел ее раньше — так, обыкновенная соплячка, без намека на воспитанность и уважение к старшим. Жили они совсем неподалеку от меня. Неожиданно руки утянули меня обратно в дом, и я застыл в дверном проеме, простояв так, покуда девочка не прошла мимо. Я еще не успел понять, что происходит, когда руки рванулись вперед и, изогнув пальцы, как напрягшиеся пружины, поволокли мое тело за собой. Затем они быстро сомкнулись на шее ребенка сзади, так что она не могла видеть нападавшего. Сумка упала на землю, девочка не успела даже закричать, поскольку пальцы уже успели вонзиться в ее плоть, в зародыше удушая любой намек на вопль. Я чувствовал, как под давлением ладоней съежилась шелковистая кожа, тоненькое горло спазматически шевельнулось — она пыталась сделать хотя бы один-единственный вздох, но так и не смогла. Руки приподняли над землей сопротивляющееся тело: мне она тогда показалась просто большой куклой, отчаянно дергавшей своими деревянными ногами. Именно тогда я понял, что руки мои, как и все остальное тело, заметно подросли и тоже нуждались в пище, хотя и совершенно особого рода. Их питала сама смерть, и по мере того, как жизнь покидала судорожно подрагивающее тельце ребенка, усиливалась мощь и накапливалась безумная жажда крови моих рук.
Неожиданно очнулся мой оглушенный ужасом мозг, и я попытался было оказать сопротивление врожденной бесовской силе. Я приказал ладоням ослабить хватку, мобилизовав для этого всю свою волю, однако ничего этим не достиг. Несмотря на все мои старания, удушающие сатанинские лапы превосходили меня по силе. Пот градом катился по лбу, застилал глаза, мне казалось, что в любую секунду мой череп может лопнуть и брызнувшие мозги растекутся по стенам дома. Затем с порожденной отчаянием решимостью я рванулся вперед, остервенело ударяя и маленькую жертву, и сжимавшие ее руки о твердь стены. Пальцы чуть расслабились, и я начал постепенно обретать прежний контроль над ними. Я вел эту безмолвную и такую горькую битву, и наконец почувствовал — столь же неожиданно, как все это и началось, — что чудовищная сила, наконец, покинула их. С глухим стоном я прислонился к холодной стене и стал с нетерпением дожидаться того момента, когда снова смогу полностью контролировать свое тело. Затем я нагнулся над ребенком. Девочка была без сознания, из раскрытого рта доносилось хриплое, прерывистое дыхание, язык был сморщен, губы посинели, на лбу ее появилась огромных размеров шишка, оставшаяся после удара головой о стену. Но, слава Богу, она была жива! Я положил ее на крыльцо дома, внутри которого все еще горел свет, позвонил в дверь и поспешил прочь.