Он хотел перейти к нам. В обмен на информацию требовал безопасность, защиту, спокойную удобную жизнь – одним словом, все те блага, которые мы, американцы, как считается, раздаем налево и направо перебежавшим на нашу сторону шпионам, словно какие-то санта клаусы из разведслужбы.
Мы тогда разговаривали. Встретились на улице Фобур. В магазине готовой мужской одежды. Потом встретились еще раз на явочной квартире. Он, помнится, обещал принести нам исключительной важности материал из досье на Сороку, который потрясет весь мир. Помнится, Тоби так и загорелся заполучить материал. Он чрезвычайно заинтересовался всем, что относилось к Сороке.
Мы условились встретиться у меня дома на улице Жака. Там безопасно, думал я. Лаура уехала. На встречу я запоздал. Человек в клетчатой ковбойке и с густыми черными волосами, прихрамывая, уходил прочь. Я почувствовал запах теплой крови вперемешку с едким металлическим душком пороха. Подымаясь по лестнице, я чувствовал, что запах становился все сильнее и сильнее, выворачивая мне наизнанку все внутренности.
Неужели это Лаура? Быть того не может, да наверняка не может этого быть! Какое-то неестественно изогнутое тело, белый шелковый ночной халат, огромное ярко-кровавое пятно. Нет – это наваждение, не может этого быть. Лауры ведь нет в городе, она уехала в Живерни, это не она, а кто-то очень похожий на нее, не она, не может такого быть…
Я терял тогда рассудок.
И Тоби. Скрюченное тело на полу в прихожей: Тоби, едва живой, ставший парализованным на всю жизнь.
Это я сотворил такое с ними обоими. Со своим наставником и другом. И со своей обожаемой женой.
Виктор внимательно изучил обрывок конверта и только потом посмотрел на меня. Я не смог сразу определить, что выражали его серо-голубые глаза: испуг? безразличие? Они могли выражать что угодно.
А затем он просто и буднично сказал:
– Входите, пожалуйста.
Оба они – Виктор и уродливая старуха – сели рядышком на узкую кушетку. Я же стоял, направив на них пистолет и пылая гневом. Работал большой цветной телевизор, но звук был приглушен. Показывали какую-то старую американскую бытовую комедию, какую – точно не помню.
Первым нарушил молчание Виктор, заговорив по-русски.
– Жену вашу я не убивал, – произнес он.
Старуха – кто она? Может, жена? – сидела молча, обняв трясущимися руками колени. Я никак не мог заставить себя взглянуть на ее обезображенное лицо.
– Как вас зовут? – спросил я тоже по-русски.
– Вадим Берзин. А ее Вера. Вера Ивановна Берзина, – ответил мужчина и слегка кивнул головой на нее, сидящую рядом, справа.
– Но вы же Виктор, – возразил я.
– Был им. Несколько дней. Так я сам себя назвал.
– Но кто же вы в таком случае на самом деле?
– Вы хорошо знаете, кто я такой.
Знал ли я на самом деле? А что, по правде говоря, мне известно про этого человека?
– Не ожидали, что я явлюсь? – спросил я.
Вера Ивановна закрыла глаза, или, скорее, они исчезли в пухлых складках и желваках ее лица. Теперь я вспомнил, где видел ранее похожее лицо, – на фотографиях и экранах кино. «Человек-слон» – был такой памятный фильм, в основе которого лежала правдивая история, произошедшая со знаменитым «человеком-слоном» – неким англичанином Джоном Мерриком. Его тело поразила ужасная болезнь нейрофиброматоз, или иначе слоновая болезнь, которая проявляется в опухании и деформации кожи. Не страдает ли и эта женщина той же болезнью?
– Я ждал вас, – спокойно подтвердил Вадим, кивнув головой.
– И вы не побоялись впустить меня в квартиру?
– Жену вашу я не убивал.
– Вы вроде не удивляетесь, что я вам не верю.
– Нет, – ответил он и с трудом улыбнулся. – Я ничуть не удивлен. – А немного помолчав, добавил: – Можете запросто убить меня или нас обоих. Можете убить прямо сейчас, если хотите. Но с чего вам хотеть-то? Лучше выслушайте сначала то, что я вам поведаю.
– Мы живем здесь с тех пор, как сгинул Советский Союз, – начал он свой рассказ. – Мы купили право и возможность переселиться сюда, как и многие наши прежние товарищи по службе в КГБ.
– Вы заплатили деньги за выезд правительству России?
– Да нет же, мы заплатили вашему Центральному разведывательному управлению.
– Чем откупились-то? Зажиленными от кого-то долларами?
– Да что вы! Те жалкие доллары, которые мы смогли скопить вдвоем за долгие годы, ничто для огромного и богатого Центрального разведуправления. Оно не нуждалось в наших грязных долларовых банкнотах. Нет, все произошло совсем не так. Мы купили себе свободу за ту же валюту, за какую покупали ее все офицеры госбезопасности…
– А-а, понимаю, – догадался я. – Информация, секреты, выкраденные из досье и архивов КГБ. Как это проделали все другие перебежчики. Но я удивляюсь, как вам удалось найти заинтересованных покупателей после всего того, что вы натворили.
– О-о, натворил я немало, – с издевкой заметил Берзин. – Я попытался заманить в ловушку одного блестящего молодого офицера ЦРУ, против которого наш центр в Москве имел огромный зуб. С этой целью я выдал себя за перебежчика, прямо как расписывается в учебниках, так ведь? – Я промолчал, а он между тем продолжал иронизировать: – Я пришел на явку, а молодой офицер ЦРУ туда не явился. И тогда – в порыве мести – ведь от этого теряют голову – я убил жену молодого офицера и ранил старого опытного сотрудника ЦРУ. Ну что, правильно я говорю?
– Более или менее.
– Ах-ах, да-да. Какая душещипательная сказочка!
Когда он рассказывал, я опустил было пистолет, но теперь медленно поднял его снова и прицелился. Я знал, что заряженный пистолет в умелых руках заставляет говорить правду скорее, чем многие другие способы.
И тут впервые подала голос жена Берзина, закричав чистым сильным контральто:
– Пусть он говорит дальше!
Я быстро глянул на обезображенную женщину и снова перевел взгляд на ее мужа. Испуганным он вовсе не выглядел, наоборот, казалось, что ситуация больше забавляет его. И тут вдруг выражение его лица резко изменилось, став печальным и серьезным.
– А правда, – сказал он, – заключается вот в чем: когда я пришел к вам на квартиру, меня встретил там человек по имени Томпсон. Кто он такой – я не знал.
– Быть того не может…
– Может! Раньше я никогда не встречал его, а вы мне не говорили, что будете вместе с ним. Уверен, боялись утечки информации. Он объяснил, что ему поручено проверить меня и он намерен начать допрос тут же и немедленно. Я согласился и рассказал ему про документы, касающиеся Сороки.
– О чем же они?
– Об одном информаторе из американской разведки.
– Он кто? Советский «крот», проникший к нам?
– Да не совсем так. Источник информации из местных. Один из наших пособников.
– Его псевдоним Сорока? – я назвал по-русски имя этой птицы.
– Да.
– Стало быть, этот псевдоним придуман в КГБ?
В КГБ применяли длинный список псевдонимов, взятых по названиям разных птиц, гораздо более разноцветных и нарядных, нежели мы представляли себе.
– Да, но опять напомню, что, строго говоря, речь шла не о нашем «кроте» в рядах разведслужбы. Он не был туда заслан. Более вероятно, что это был агент, которого нам удалось в свое время завербовать, склонить на свою сторону и получать от него нужную нам информацию.
– А Сорокой был…
– А Сорокой, как оказалось, был не кто иной, как Джеймс Тобиас Томпсон. Конечно же, я понятия не имел, что разговариваю с самим информатором, поскольку подлинного его имени не знал – досье КГБ на тайных агентов хранились в строжайшем секрете, и заглянуть в них я никак не мог. И вот я стоял, как распоследний дурак, и что-то такое лопотал насчет документов относительно секретной советской операции, которые готов продать, а прямо передо мной был тот самый завербованный агент, и он с интересом слушал, как я намерен продать ему информацию, которая сразу же сдует с него прикрытие и разоблачит.