– Ну и хорошо. Видите ли, Бен, ваша… Эйдетическая память даст вам огромные преимущества в разведывательной работе, когда потребуется запомнить, скажем, ряды кодов и тому подобное. Если, разумеется, вы дадите согласие. Между прочим, я полностью согласен с теми условиями, которые вы обсуждали с Биллом.
Условия эти я вымогал, но из вежливости не сказал об этом.
– Ну, Алекс, когда я с Биллом обсуждал эти условия, я и понятия не имел, что от меня требуется.
– Ничего, все нормально…
– Нет, позвольте мне закончить. Если я понимаю вас правильно – что речь идет о реабилитации доброго имени Хэла Синклера, – то я не имею никакого намерения становиться наемником.
Траслоу насупился, лицо его приняло сердитое выражение.
– Наемником? Ради Бога, Бен, я же знаю ваше незавидное финансовое положение. По крайней мере, наше соглашение предоставит мне возможность хоть чем-то помочь вам. А если хотите, я могу даже зачислить вас в штат с твердым окладом.
– Спасибо, нет необходимости.
– Ну и ладно, я рад, что вы будете с нами.
Мы обменялись рукопожатием, будто завершили сделку.
– Послушайте, Бен, моя супруга Маргарет и я собираемся сегодня вечером поехать к себе домой в Нью-Хэмпшир. Начинается весенне-летний сезон. Мы будем рады, если вы с Молли поужинаете там с нами – никаких деликатесов не будет, приготовим только жареное мясо на решетке, ну и все такое прочее. Увидите моих внучат.
– Приглашение заманчивое, – сказал я.
– А завтра сможете приехать?
Завтра у меня будет напряженный день, но я смогу выкроить время, поэтому сразу согласился:
– Да, конечно. Завтра же и приедем.
Весь оставшийся день я никак не мог сосредоточиться. Неужели отец Молли всерьез оказался замешанным в какие-то тайные сделки с бывшим шефом КГБ? Мог ли он на самом деле прикарманить деньги – «огромное богатство», как сказал Траслоу? Смысла в этом не находилось.
А как же объяснение причины его убийства… в нем есть какой-то смысл, разве не так?
Обрывки напряженных мыслей крутились в моей голове, и не было никакой возможности связать концы с концами.
Зазвонил телефон. Дарлен сообщила, что на проводе Молли.
– Во сколько мы встречаемся с Айком и Линдой? – спросила она откуда-то из шумного коридора своей больницы.
– В восемь, но я отменю встречу, если ты хочешь. В связи с обстоятельствами.
– Нет, не надо… я хочу встретиться.
– Они поймут нас, Мол?
– Не отменяй. Мне надо развеяться.
К счастью, ближе к вечеру времени на грустные размышления уже не осталось. Ровно в четыре пришел Мел Корнстейн, пухленький человечек лет пятидесяти с хвостиком, одетый в дорогой модный итальянский костюм, в темных очках авиаторского типа, вечно сидящих косо. У него был вид сбитого с толку эксцентричного гения, каковым он, по-моему, и был на самом деле.
Корнстейн сколотил приличное состояние на изобретении компьютерной игры под названием «Спейстрон», о которой вы, конечно же, слышали. А если не слышали, то вкратце расскажу. Игра относится к типу «охотничьих», в ней вы выступаете в роли пилота космического корабля и должны ускользнуть от атак вражеского космического корабля, который стремится уничтожить вас, а потом и всю планету Земля. Может, это звучит и наивно, но игра является чудом компьютерной техники. В ней применен стереоскопический эффект, и она создает впечатление, что вы и в самом деле летите в космос – видите будто наяву, как проносятся мимо кометы, метеориты и вражеский космический корабль. К игре прилагалась хитроумная программа пилота, придуманная и запатентованная Корнстейном, поистине новое слово в компьютерном деле. Добавьте еще к этому его же ранее запатентованное изобретение, подающее команды голосом: «Слишком завалил влево!» или «Слишком близко подлетаешь!» – и вот перед вами объемное изображение в сочетании со звуком, и все это делается при помощи вашего персонального компьютера. От продажи новинки компания Корнстейна ежегодно получала что-то порядка сотни миллионов долларов прибыли.
Но вот недавно другая компания, разрабатывающая компьютерные программы, выбросила на рынок диски с игрой, весьма схожей со «Спейстроном», отчего доходы Мела Корнстейна резко сократились. Нет нужды говорить, что он хотел бы что-то предпринять против нежданного конкурента.
Он удобно уселся в кожаное кресло около моего рабочего стола, от него так и веяло отчаянием. Мы немного поболтали о всяких пустяках, но он был явно не в настроении. Затем он передал мне коробку с программой игры конкурента, называвшейся «Спейстайм». Я вставил диск в компьютер, включил аппаратуру и изумился, увидев, насколько схожи игры.
– Эти парни даже не потрудились внести в программу что-нибудь новенькое, не так ли? – спросил я.
Корнстейн снял очки и протер их, а затем ответил:
– Я хочу прихлопнуть этих гребаных подонков.
– Задержитесь на минутку здесь, – начал я уговаривать. – Я собираюсь провести независимую экспертизу и получить авторитетное заключение, какие положения патента нарушены и насколько.
– Я намерен как следует врезать этим ублюдкам.
– Всему свое время. Давайте пройдемся по всем нарушенным пунктам патента, пункт за пунктом.
– Программы идентичны, – продолжал долбить Корнстейн, водружая очки на место и опять криво. – Мне затевать тяжбу прямо здесь или как?
– Ну вот что, компьютерные игры патентуются на тех же принципах, что и настольные. Да, вы патентуете взаимоотношения между физическими элементами и заложенной в них концепцией, то есть путь, где они пересекаются и взаимодействуют.
– Я хочу просто врезать им.
Я согласно кивнул и заметил:
– Мы приложим все силы.
Фокачио – это одно из потрясающих, необычных блюд, которые готовят вместе с аругула и радичио в итальянском ресторане на берегу залива Бэк-Бей. Обслуживают в нем молодые и красивые девушки, одетые во все черное, будто только сошедшие с рекламы. В зале стоит нескончаемый гул голосов, заглушаемый время от времени громоподобной музыкой в стиле хард-рок. Такие североитальянские рестораны, расположенные в городах Америки, отличаются своим шумом. Похоже, шум и грохот – неотъемлемая часть их.
Молли запаздывала, но мой близкий друг Айк и его супруга Линда уже сидели за столом и старались перекричать шум и грохот, разговаривая друг с другом. Со стороны казалось, что они злобно грызутся, но на деле они просто вели беседу – другого способа не было. Айзек Кован учился вместе со мной в школе права, где специализировался на том, как одолеть меня в теннисе. Теперь он работал адвокатом и занимался корпоративным правом, столь нудным занятием, что даже не может говорить про свою работу, но я-то знаю, что это дело как-то связано с перестрахованием. Линда, по профессии детский психиатр, была на седьмом месяце беременности. Оба Кована – высокие, веснушчатые, с рыжими волосами – удивительно схожи по своим внешним данным. Мне было легко общаться с ними обоими.
Они говорили о матери Айка, приехавшей в гости. Затем Айк повернулся ко мне и упомянул что-то насчет кельтской игры, в которую мы сыграли на прошлой неделе. Мы поболтали немного о работе, о беременности Линды (она намеревалась порасспросить Молли о генетической проверке, которой ее хотели подвергнуть), о моем коронном ударе слева ракеткой по мячу (которому я, по сути, уже разучился) и наконец добрались до отца Молли.
Айк и Линда, похоже, всегда стеснялись говорить о знаменитом отце Молли, опасаясь, что их обвинят в излишнем любопытстве. Айк знал в общем и целом о моей прежней работе в ЦРУ, многого я ему не раскрывал и дал понять, что говорить на эту тему не желаю. Он знал также, что я уже был женат прежде, что моя первая жена погибла, но все это опять-таки в общем и целом. Само собой разумеется, временами эти отрывочные данные не позволяли нам о многом говорить откровенно.
Кованы выразили мне соболезнования, поинтересовались, что поделывает Молли. Я понимал, что не могу говорить им о том, чем занимался в последнее время, особенно об обстоятельствах смерти Хэла Синклера.