Охранник был явно профессионалом, неплохо натренирован, но я тоже не слабак, кое-что знал и умел, поэтому тех двух-трех секунд, пока он соображал, что к чему, мне вполне хватило, чтобы застать его врасплох. Я припечатал его к полу, поднос и бутылка с грохотом шлепнулись на ковер. Он моментально очухался и, вскочив на ноги, двинул меня что есть силы левой в челюсть. Удар был довольно болезненным.
Голос по радио громким скрипучим голосом бормотал что-то: «…Она пошла вниз… теперь я смог… пойти», да тут еще шум воды, льющейся из душа, заглушали все звуки, разобрать, конечно же, ничего нельзя было и…
Деревянный поднос оказался самым боевым оружием: схватив его с пола правой рукой, я резко и сильно рубанул им по горлу охранника, попав ребром подноса прямо в самое уязвимое место – по адамову яблоку. Охранник тяжело застонал, пытаясь сделать мне подсечку ногами, и я вдруг услышал его мысль: «…не могу… стрелять… не должен стрелять… твою мать…»
Тут я понял, что взял над ним верх, узнав, что он не может сделать. В этом-то и заключалось его уязвимое место – он не мог применить оружие. Пока он сжимал свои пудовые кулаки, я успел захватить его мертвой хваткой и завалить вперед на живот. Схватка происходила рядом с массивным креслом с подлокотниками. Когда он падал, то крепко, со стуком ударился головой о дубовый подлокотник. Что-то прохрипев и с шумом выдохнув, он вдруг как-то сразу обмяк, рот у него непроизвольно перекосился, и он неподвижно растянулся на полу.
Охранник был без сознания. Он ударился, но не так, чтоб уж очень сильно. Минут через десять, ну от силы двадцать, он придет в себя.
И все это время, пока мы боролись, радио что-то громко бормотало и бормотало.
Я точно знал, что через несколько секунд сюда войдет второй охранник, заподозрив неладное.
У лежащего без сознания охранника в кобуре под мышкой оказался великолепный девятимиллиметровый полуавтоматический револьвер «рюгер-П90»,[3] из которого мне хоть и редко, но все же приходилось постреливать ради тренировки. Моментально нагнувшись, выхватив револьвер, я перезарядил его, спустил предохранитель и… выпрямившись, увидел, что надо мной угрожающе навис другой охранник, совсем не Чет, а из следующей смены, и направил на меня свой пистолет.
– А ну-ка брось, – резко скомандовал он. Мы глядели друг на друга в каком-то оцепенении. – Полегче, – продолжал он. – Никто не собирается бить тебя, если бросишь эту штуку. Положи потихоньку на пол и топай, а потом…
Выбора у меня не оставалось. Я посмотрел на него пустыми глазами и выстрелил навскидку. Я целился так, чтобы только ранить его, да и то несерьезно. Раздался внезапный звонкий выстрел, вспышка, резкий запах пороха. Я сразу же увидел, что попал ему в ляжку, и он растянулся на полу. Он, разумеется, не был профессиональным убийцей – я это понял, потому как прочел немало книг о них и получил, таким образом, бесценную информацию.
И вот я встал над ним с «рюгером», нацеленным ему в голову.
В глазах его я ясно прочел боль от пулевой раны и безмерный страх. Тут я услышал и мучительные слова «…Боже, нет, Боже, нет, он не сделает этого, Боже…»
Я тут же спокойно предостерег его:
– Если только двинешься, сразу пристрелю. Так что извини.
Глаза его еще больше расширились, нижняя губа тряслась от, страха. Я взял у него пистолет и положил к себе в карман. Затем приказал:
– Сиди тихо и считай до ста. Если только двинешься раньше, поднимешь шум, вернусь и убью.
А потом, выйдя из комнаты, я захлопнул за собой дверь и, услышав, как автоматически щелкнул замок, бросился бежать по темному коридору.
27
Пригнувшись, я прокрался вдоль обшитых дубовыми панелями стен холла и быстро оценил обстановку. В конце холла тускло темнело что-то – похоже, там виднелась полуоткрытая дверь. Может, там стоял кто-то, да еще не один. За дверью, предположил я, находилась комната для отдыха сменившихся охранников, где они, вероятно, потягивали кофеек.
Я еще подумал: а нет ли там, в комнате, чего-нибудь подходящего для меня?
Нет, вряд ли там есть что-то нужное, лучше не рисковать и не заглядывать туда.
Я продолжал красться вдоль холла, держась подальше от света. И вдруг раздался громкий металлический щелчок – включилось радиопереговорное устройство, которое оставил второй охранник, прежде чем войти в спальню. Это сигнал, требующий ответа. Я же, не зная пароля, не мог ответить за охранника. Лучше даже и не пытаться.
Все это означало, что в моем распоряжении не более минуты, а потом появится кто-то еще, чтобы выяснить, почему никто не откликается на его вызов.
В холле темно, повсюду закрытые двери. Я не знал внутреннего расположения помещений, запомнив лишь общие контуры этого роскошного особняка, пока меня вели от машины к дверям.
Теперь я двигался по направлению от парадной лестницы – там появляться опасно, она расположена в самом центре здания. Я твердо знал, что в доме должна быть и боковая лестница для прислуги.
Ну вот, наконец, и боковая лестница, – узкая, неосвещенная, ступеньки деревянные и потертые – типичная лестница для слуг, расположенная в самом конце крыла здания. Я стал спускаться по ней, стараясь не шуметь, хотя все равно ступеньки трещали и скрипели, казалось, на весь дом.
Не успел я спуститься до второго этажа, как сверху послышались чьи-то шаги. Вот они ускорились, затем раздались громкие голоса. Мой побег обнаружили гораздо раньше, чем я ожидал. Охранники знали, что я скрываюсь где-то в доме, поэтому нет сомнений, что выходы перекрыты, все в доме подняты на ноги и на меня будет устроена настоящая облава.
Взглянув вверх, затем вниз, я понял, что на первый этаж мне не пробиться. Тогда посмотрим, что там на втором.
Выбора не было, надеяться можно было лишь на счастливый случай. Бегом я добежал по лестнице до второго этажа, к сожалению, пол его не покрывал ковер, как этажом выше, и топот моих ног слышался повсюду. Голоса приближались, раздаваясь все громче.
Всюду темень, лишь за окном в конце коридора неярко светила луна. Я резко повернулся и стремглав помчался к окну, распахнул его и хотел было прыгнуть, не сообразив сперва, что под окном расстилается не мягкая рыхлая лужайка, а твердый асфальт.
Да, внизу, в добрых двадцати пяти футах, меня ждал асфальт или щебенка, покрывающие утрамбованную площадку для стоянки автомашин. Ничто не препятствовало прыжку, но прыгнуть я не мог – это было бы верное самоубийство.
И тут раздался сигнал тревоги, по всему дому пронзительно зазвенели сотни звонков, заглушая все остальные звуки. Повсюду вспыхнул свет, яркие люминисцентные лампы осветили зал, все коридоры и помещения. Свет то гас, то вспыхивал, а тревожные сигналы непрерывно раздавались повсюду.
«Двигайся же, ради Бога, не стой на месте», – мысленно закричал я себе. Да, нужно двигаться, но куда? В какую сторону?
И я в отчаянии помчался прочь от окна, к парадной лестнице в центре здания, на ходу пытаясь найти незапертую дверь… четвертая, пятая, шестая… наконец, седьмая открыта… Я влетел в маленькую и темную ванную комнату, окно в ней приоткрыто, из него тянет сквозняком. Под легким дуновением ветерка слегка шевелился виниловый занавес душа. Я сорвал занавес с крючков, и он с шелестом упал на пол.
Тревожные звонки звучали все громче и призывнее. Где-то вблизи послышался треск, хлопанье дверей, крики.
Ну, а что теперь?
Под рукой один лишь проклятый занавес для душа. Как же это я не догадался прихватить с собой простыню!
Привязать бы его к чему-нибудь – мелькнула в голове безумная мысль. Привяжи. Где-то тут торчит крюк. Нужно что-то попрочнее. Но нет ничего подходящего. Ничего, за что можно было бы привязать занавес и держаться за него, пока выкарабкаюсь из окна, а теперь уже и секунды нет искать что-то – слышно, как приближаются шаги… все ближе, они, должно быть, ищут меня по всему этажу. В отчаянии я озирался вокруг, сердце мое бешено билось, готовое выпрыгнуть из груди, я слышал громкие голоса в холле, футах в двадцати: «Направо! Живее двигаемся!»
3
Калибр пистолетов и револьверов автор дает иногда в дюймах, а иногда в миллиметрах (если в дюймах калибр данного оружия не измеряют, например пистолет Макарова). Наиболее распространенные калибры: 0,22 дюйма – 5,5 мм, 0,30 дюйма – 7,62 мм, 0,41 дюйма – 10,4 мм, 0,45 дюйма – 11,4 мм. – Прим. пер.