– Может, были какие-то дела в Бостоне?
– Может, и были. Хотя нет, я бы тогда сказал «вероятно».
– Но такое объяснение не подходит ко всему, что произошло в Риме, – возразил я.
– Убийство ван Эвера? Да. И ты спросил еще, почему я настаиваю, чтобы ты вернулся домой.
– Кто же стоит за тем убийством?
– Не представляю даже. Не вижу очевидной связи между убийством и деятельностью «Чародеев», хотя и такой вероятности исключать нельзя. Однако наверняка тот, кто убил его, знал о твоей предстоящей встрече с ним. Может, они перехватили шифровку из Вашингтона в Рим? А может, произошла утечка? Кому, черт побери, стало известно о встрече?
– Здесь утечка?
– А что такого? Всадили «жучка» в телефон ван Эвера, а может, подслушали на телефонном узле в Риме. Ты же сам знаешь, мы ведь говорили о прежних товарищах Орлова – вот тебе и зацепка. Но до правды тут не докопаться. Знаешь ли, все это так странно.
– А ты сумел прочитать мысли Орлова? – спросил меня Тоби, когда закончился разговор с Алексом.
Я кивнул головой и пояснил:
– Прочитать-то прочитал, да толку что? Орлов ведь родился на Украине.
– Но он же разговаривает по-русски? – возразил Тоби.
– Русский – его второй язык. Когда до меня дошло, что он думает на украинском языке, я упал духом. Дело приняло совершенно иной оборот. А потом я вспомнил, что тот психиатр из ЦРУ, доктор Мехта, предполагал, что я улавливаю мысли не непосредственно, а сверхнизкие частотные радиоволны, излучаемые речевым участком мозга. Таким образом, я слышу слова так, как они прокручиваются в мозгу перед тем, как их произнести вслух, или даже не произнести, а только подготовить к речи. Поэтому я намеренно вел с Орловым беседу и на английском, и на русском языках, поскольку он говорит на обоих. Такой маневр помог мне понять некоторые его мысли, поскольку в уме он переводил английские слова на родной украинский.
– Неплохо придумано, – сказал Тоби, одобрительно кивнув головой.
– Да, неплохо. Я задал ему несколько вопросов, зная заранее, что, прежде чем ответить, он продумает мысленно ответы и составит фразы в уме.
– Неплохо, неплохо, – согласился Тоби.
– А иногда, – продолжал я, – он твердо намеревался не давать ответа, но все равно мысленно прокручивал по-английски те фразы, которые не собирался произносить вслух.
Болеутоляющее средство снова начало проявлять свое действие, и мне стало трудно сосредоточиться на разговоре. Теперь мне хотелось только закрыть глаза и провалиться в сон на несколько дней.
Тоби пошевелился в своем кресле и подъехал ко мне поближе, качнув рычаг. Раздался тихий скрип колес.
– Бен, – сказал он. – Несколько недель назад один бывший полковник из секуритате – это румынская тайная полиция при убитом диктаторе Николае Чаушеску – невзначай вышел на нашего тайного осведомителя и рассказал ему кое-что, ну а тот потом все передал нам.
И Тоби рассказал, что румынский полковник имел связь с одним ловкачом, который фабрикует поддельные документы и удостоверения личности для всяких наемников, работающих за плату по разовым поручениям.
Мы помолчали минуту-другую, и Тоби продолжал:
– Мы схватили этого румына. Во время интенсивного допроса выяснилось, что ему кое-что известно о заговоре с целью убийства некоторых высокопоставленных американских сотрудников из разведслужбы.
– А кто его организовал?
– Пока не знаем.
– А кого намечено устранить?
– Тоже не знаем.
– Ну и что вы думаете – тут есть какая-то связь с пропавшим золотом?
– Вполне возможно, что есть. А теперь скажи мне вот что: говорил ли Орлов, где упрятаны те десять миллиардов?
– Нет, не говорил.
– А как ты думаешь, он знал – где, но не хотел сказать?
– Нет, не знал.
– И он не сообщил тебе ни тайного кода, ничего такого прочего?
Тоби, казалось, искренне расстроился.
– Так что же, выходит Синклер все-таки провернул грандиозную аферу? Ты же понимаешь, что, скажи он Орлову, что собирается проделать, когда золото на десять миллиардов будет найдено, и тогда…
– Ну и что тогда? – не выдержав, встряла в разговор Молли и пристально уставилась на него со свирепым видом. На щеках ее проступили красные пятнышки, и я понял, что слушать дальше у нее не хватало сил. И она тихо произнесла, почти шепотом: – Мой отец был прекрасный и добрый человек. Он был прямой и честный, какие редко встречаются. Ради всех святых, самое худшее, что вы только можете сказать про него, это то, что он был слишком прямолинеен.
– Молли… – начал было Тоби.
– Как-то в Вашингтоне я ехала с ним в такси, он нашел на заднем сиденье двадцатидолларовую купюру и, не задумываясь, передал ее шоферу. При этом он сказал, что тот, кто потерял деньги, может вспомнить – где и обратиться в компанию, откуда такси, ну а я и сказала: «Пап, а шофер ведь наверняка прикарманит эти денежки…»
– Молли, – умоляюще попросил Тоби с тоскливым взглядом во взоре. – Мы ведь должны обсудить все варианты, какими бы невероятными они ни казались.
Я невольно стал настраиваться на ее мысли, но она сидела далековато и уловить ее мысли я не сумел. По правде говоря, я даже не знал в тот момент, сохранилась ли во мне эта дьявольская способность. Может, от всего пережитого там, в крысином сарае, я лишился этого дара так же внезапно, как и обрел его. Я еще подумал, что, если способность исчезла, черт с ней, тужить не стоит.
Одно было ясно: если она о чем-то и думала, то с большим волнением. Так или иначе я прекрасно представлял себе, какая сумятица сейчас у нее в голове. Мне так хотелось выпрыгнуть из постели, обнять ее и успокоить – слишком тяжело было видеть ее в таком смятенном состоянии. А я был вынужден лежать в этой проклятой постели с забинтованными руками и ощущать, как то и дело кружится голова.
– Тоби, – заметил я как бы размышляя, – а ведь Молли права: то, о чем мы говорим, никак не подходит к складу Хэла.
– Но нам тогда придется танцевать от того же места, откуда и начали, – возразил Тоби.
– Нет, – ответил я. – Орлов все же оставил мне след.
– Какой?
– «Проследи путь золота, – сказал он. – Разыщи золото». И думал при этом о городе, где оно спрятано.
– О Цюрихе?
– Нет, не о нем, о Брюсселе. В этом есть свой резон, Тоби. Поскольку Бельгия, как известно, не входит в число главных рынков золота, то не трудно будет вычислить, где может быть спрятано в Брюсселе золото на сумму в десять миллиардов долларов.
– Я сейчас же позабочусь о твоем немедленном вылете туда, – предложил Тоби.
– Нет, не надо! – воскликнула Молли. – Никуда он не поедет. Ему нужно лежать в постели неделю, не меньше.
Я медленно покачал головой и ответил:
– Нет, Мол. Если мы не разыщем его, следующим прикончат Алекса Траслоу. А потом и нас. Нет ничего проще, чем подстроить «несчастный случай».
– Но если я позволю тебе встать с постели, то, как врач, нарушу клятву Гиппократа…
– Да забудь ты про эту клятву Гиппократа, – настаивал я. – Наша жизнь под угрозой. На карту поставлено безмерное богатство, а если мы не найдем его, то тогда… тебе не доведется жить в согласии с этой чертовой клятвой.
Тоби придвинулся ко мне совсем вплотную и тихо-тихо прошептал:
– Я с вами.
И с тонким жужжанием электромотора своего кресла-каталки он медленно поехал прочь.
В комнате стало тихо. Живя в городе, мы привыкаем к городскому шуму и не замечаем его. Но здесь, на севере Италии, с городской улицы шум вообще не доносился. Из окна в тусклом предвечернем свете Тосканы виднелись высокие, созревшие подсолнухи, их высохшие коричневые стебли смиренно склонились ровными рядами.
Тоби выехал, оставив нас с Молли поговорить наедине. Она присела около меня на кровати и машинально поглаживала мои ноги через одеяло.