А потом мы, как водится, лежали в теплом предвечернем свете, липкие от пота, с наслаждением вдыхая запах любви, нежно лаская друг друга, и тихо, вполголоса, переговаривались.
– Когда же это случилось? – спросил я.
Я хорошо помнил, как мы занимались любовью, когда я только что стал экстрасенсом, и так увлеклись, что она даже забыла о предохранении. Но это ведь было совсем недавно.
– Да еще в прошлом месяце, – сказала Молли. – Но мне тогда и в голову не приходило, что что-то случится.
– Ты забыла сделать необходимое?
– Отчасти да.
Я лишь улыбнулся, раскусив ее невинную уловку, но виду не подал и согласно кивнул.
– Видишь ли, – заметил я, – женщины твоего возраста непременно стараются забеременеть, для чего приобретают всякие приспособления для овуляции, покупают медицинские книги и все такое прочее. Ну а ты просто однажды забыла вставить колпачок – и все получилось случайно.
Она согласно кивнула и, загадочно улыбнувшись, ответила:
– Да не все так уж и случайно.
– Интересно, а как же?
Она недоуменно пожала плечами и спросила:
– А мы разве не договаривались заранее?
– Может, и договаривались. Но я против ничего не имею.
Мы еще полежали молча, а потом она сказала:
– Ну как твои ожоги?
– Да все в норме. Естественный эндорфин – преотличное болеутоляющее средство.
Тут она заколебалась, как бы собираясь с силами сообщить что-то весьма важное. Я отчетливо услышал, как она мысленно произнесла: «Ужасная новость, но ему не привыкать», а затем сказала вслух:
– Ты же изменился, не так ли?
– Что ты имеешь в виду?
– Сам знаешь. Ты стал таким, каким обещал никогда больше не быть.
– Верно, Мол. Но выбора, собственно говоря, у меня не было.
Ответила она медленно и печально:
– Нет, я имею в виду совсем иное. Ты же стал совсем другим – я чувствую это, ощущаю всеми фибрами души. Для этого мне совсем не надо быть экстрасенсом. Это похоже на то, будто все годы, прожитые нами совместно в Бостоне, вычеркнуты из нашей жизни. Ты как-то замкнулся в себе. Мне это не нравится, пугает меня.
– И меня тоже пугает.
– Вот ты, к примеру, разговаривал среди ночи.
– Во сне что-ли?
– Да нет, по телефону. С кем это ты говорил?
– Да с одним знакомым журналистом, Майлсом Престоном. Я встречался с ним в Германии, когда только-только начинал работать в ЦРУ.
– Ну и вот, ты что-то спросил его насчет краха Немецкой фондовой биржи.
– А я-то думал, что ты десятый сон видишь.
– Ты считаешь, что крах имеет какое-то отношение к смерти папы?
– Не знаю. Может, и имеет.
– А я кое-что нашла.
– Да, да, – заметил я. – Помнится, ты что-то говорила, когда я еще плохо соображал, там, в Греве.
– Кажется, теперь я начинаю догадываться, зачем отец оставил мне письмо с завещанием.
– О чем это ты говоришь?
– Ну, вспомни про тот документ, который он оставил мне, выразив в нем свою волю. Он завещал мне дом, акции, облигации и тот мудреный финансовый документ, как обычно называют его юристы, предоставляющий мне все права на его собственность внутри страны и за границей.
– Ну как же, хорошо помню. Ну и…
– Так вот, для наследования собственности внутри нашей страны документ тот совершенно не нужен, она и так автоматически переходит ко мне. Но что касается всяких там счетов за границей, где банковское право в каждой стране свое, такой документ очень кстати.
– Да, особенно применительно к счетам в швейцарских банках.
– Да, особенно здесь.
Молли встала с постели, подошла к стенному шкафу, открыла чемоданчик и вынула конверт.
– Вот этот финансовый документ, – торжественно объявила она.
Затем покопалась еще в чемодане и нашла там книгу, которую ее отец почему-то подарил мне, – первое издание мемуаров Аллена Даллеса «Искусство разведки».
– На кой черт тебе сдалось таскать все это с собой? – поинтересовался я.
Она ничего не ответила, вернулась к постели и положила конверт и книгу на мятые листы бумаги.
Сначала она открыла книгу. Ее серая массивная суперобложка была чистенькая, а корешок сразу же треснул, как только она раскрыла книгу посредине. Наверное, ее уже открывали прежде не один раз. А может, даже и всего один раз, когда легендарный Даллес достал авторучку и надписал на авантитуле темно-синими чернилами своим четким почерком: «Хэлу с глубочайшим восхищением. Аллен».
– Вот единственное, что папа оставил тебе, – сказала Молли. – И я долго-долго размышляла, к чему бы это.
– И я тоже ломал голову.
– Он любил тебя и, хотя всегда жил очень экономно, жадюгой не был никогда. Мне стало любопытно, почему же он оставил тебе только эту книгу. Я хорошо знала склад его ума – он любил всякие головоломки и загадки. Ну а когда меня повезли к тебе, то позволили заскочить домой забрать кое-какие вещички, ну я прихватила завещание и документы, которые мне оставил отец, а также книгу и решила тщательно все пересмотреть на досуге, надеясь найти кое-какие отцовские пометки. Когда я была маленькой, он обычно делал для меня такие пометки – отмечал в книгах нужные страницы, чтобы я не пропустила их и не забыла. Ну вот я и нашла такую пометку. Смотри-ка сюда.
– Гм-м. Любопытненько взглянуть.
Я посмотрел на ту страницу, на которую она указывала. Это оказалась страница семьдесят три, на ней рассказывалось о кодах и шифрах, а слова «розовый секретный код» были подчеркнуты. Рядом с ними на полях виднелась нечеткая запись карандашом «L2576HI».
– Вот так он писал семерку, – объясняла Молли. – А это наверняка двойка. А так он писал букву «I».
Я мигом догадался, в чем тут дело. Розовый секретный код означал код «Оникс». Даллес явно не хотел называть его прямо. Это был легендарный код времен первой мировой войны, а к ЦРУ он перешел от дипломатической службы США. От него давным-давно отказались, так как его «раскололи», но, тем не менее, изредка все же употребляли. Стало быть, надпись «L2576HI» означала какую-то зашифрованную фразу.
Хэл Синклер оставил Молли юридический документ, посредством которого она получила доступ к счетам в банке. А мне он оставил номер этого счета, но его еще предстояло расшифровать.
– А вот еще одна пометка, – обратила внимание Молли. – На предыдущей странице.
Она показала на верх страницы семьдесят второй, где Даллес, чтобы объяснить простому читателю, как зашифровываются документы, взял в качестве примера цифру 79648. Она тоже была слегка подчеркнута карандашом, а рядом Синклер еле видно написал «R2». Этот знак относился к коду, которым пользоваться перестали сравнительно недавно, мне же применять его никогда не доводилось. Я предположил, что цифра 79648 означает какое-то другое число (или слово), которые можно расшифровать, применив код «R2».
Для расшифровки мне требовалось связаться с местным бюро ЦРУ, но сделать этого я не мог из-за опасения, как бы в штаб-квартире не узнали, где я скрываюсь. Поэтому я позвонил одному своему старинному приятелю, с которым служил вместе еще в отделении ЦРУ в Париже. Несколько лет назад он вышел в отставку и теперь преподавал политические науки в университете города Эри в штате Пенсильвания. Мне как-то пришлось дважды выручать его из неприятных историй из-за его же собственной дурости: первый раз, когда по его вине провалилась ночная операция, а во второй – когда я писал объяснительную записку по поводу этого провала и постарался выгородить его.