— Ты прав, — Леонид огорчённо вздохнул и унёс водку на кухню. А там, полагая, что гость ничего не видит, с жадностью хлопнул фужер водки, с отвращением скривился. Эта грустная сценка отразилась в дверном стекле, но Аркадий не подал виду, когда Леонид вернулся и с ожесточением застучал по батарее. Через минуту в прихожей объявился плюгавенький пропитой старичок.
— Я перед тобой, Лёнюшка, как лист перед травой, — отрапортовал он сиплым голосом.
— Найди мне шампанского. Лучше розового, нашего. У меня, сам видишь, друг приехал, стол накрыт, а вина хорошего нет.
— Лёня, милай, нет проблем! Мы всё могём, раз плюнуть…
Ланой вытащил пятьдесят рублей сунул старику. Посыльный исчез.
— Проверенный мужичок, гонец что надо! На пароме как-то познакомились. Сам сейчас не пьёт, но услужить всегда рад. Из спиртного практически всё может достать в любое время дня и ночи. А шалманы начнёт перечислять, так пальцев не хватит. Живёт тремя этажами ниже, телефона у него нет, но обходимся, как видишь.
Экспедитор вернулся через четверть часа. Выставил на стол три импозантных бутылки: шампанское, коньяк, бальзам. И тут же исчез, оставив сдачу себе — за услугу.
— Вообще-то я не пью, — Аркадий, не удержавшись, залюбовался благородными линиями дьявольских сосудов. Восхитился чудесным розовым цветом редкостного шампанского. — Разве что за встречу…
— Ты скучный человек, Аркаша. Надираешься до положения риз раз в пять лет! Для эмоциональной встряски подсознания. Но это же трамвайное расписание, а не жизнь! А я вот хочу…
Но Леонид не договорил. Долгий, наглый звонок раздался в прихожей. Ланой вновь жалко и потерянно завертел головой, в глазах его появилась тоска. Аркадий открыл дверь и увидел кривоногого рыжеватого субъекта. Не слишком дружелюбно глянул па него с высоты своего роста.
— Кого надо, земляк?
— Э-э-э, — явно растерялся субъект. — Иванов с супругой здесь живут?
— Этажом выше или этажом ниже устраивает? — Аркадию рыжий не поправился с первого взгляда, особенно противны ему были его лакированные калоши. Он глянул на гориллу попристальнее и не успел ещё плотно прикрыть дверь, как что-то громко лязгнуло на лестничной площадке. Аркадий снова выглянул наружу — никого. Посмотрел на часы, но электроника явно взбесилась. Цифры прыгали, секунды мигали беспрерывно, время же было одно и то же — 15 часов 36 минут…
— В мусоропровод, что ли, провалился этот ублюдок? — И Аркадий Лежень, коренной сибиряк и чалдон, недоуменно пожал плечами.
— Ошиблись адресом, — пояснил он, встретив тревожный взгляд друга.
«А ведь он кого-то здорово боится, — подумал Аркадий. — Я его таким ещё ни разу не видел».
— Вот я и пью… — пробормотал захмелевший художник. — Хорошо — значит, с радости, плохо — тогда с горя! Но я держусь, врёшь, я крепко держусь…
И Леонид погрозил пальцем кому-то невидимому.
— Я пить не хочу, — сказал Аркадий, — лучше поем по-человечески. Последние две недели на подножном корму был. Черемша без соли, представляешь? Она изрослась, дубовая-предубовая. О-о, как от нас воняло… В верховьях прошли дожди, нас ночью прихватило. От паводка еле ноги унесли, похватали второпях рюкзаки, ружья, фотоаппараты. А палатку и весь припас за двадцать секунд валом снесло…
Ланой его не слушал, снова воровато выпил, с тревогой оглянулся на дверь в мастерскую.
— Я тут картонку одну сделал, — сказал он трезвым голосом. Вынес из мастерской плоский пакет с картиной, расставил стулья. Разрезал ножом липкую лепту с иероглифами, намотанную в изобилии…
На полотне, представшем перед глазами Аркадия, неуютно штормило море, по нему шла в надводном положении белая подводная лодка. На рубке виднелись две фигуры — высокая худая и совсем карликовая. Они насмешливо смотрели на сидевших в комнате. Насмешливо и злобно…
Чтобы лучше рассмотреть картину, Аркадий встал из-за стола, отошёл к двери. Тяжёлый взгляд высокого явно последовал за ним! У него было странное лицо с постоянно меняющимися чертами. Ему почудилось вдруг, что карлик криво усмехнулся и нагло подмигнул ему.
«Уж не он ли только что приходил? — пришло в голову. — Ерунда какая-то…»
— Это Адмирал Преисподней и Великий Князь Тьмы… Его правая рука боцман Глюм, бывший пират…
Леонид сидел на стуле, закинув ногу за ногу и прикрыв глаза, медленно цедил слова — неживые какие-то, замороженные, странные. — У всего экипажа над ухом татуировка… Королевский краб, в три цвета, китайской тушью… Скоро и мне идти с ними. Навсегда, На Белой Субмарине…
13
Богодулы назвали бараки на мысе Чуркина «Вашингтоном». Пользовались бараки печальной славой. Купить здесь водку можно было в любое время дня и ночи. Постучи в любую дверь, протяни в щель пару червонцев и отваливай с «пузырём» за пазухой. Корни этого пьяного промысла уходили во времена китайских хунгузов-спиртоносов, преступных триад, знаменитого корейского «круга». Пороки более живучи, чем мы думаем, они переживают поколения, передаваясь вместе с сальным запахом грязных, нечестных денег.
Когда-то Аркадий работал докером в рыбпорту и хорошо знал толстую Шурочку-табельщицу. Она слыла грозой прогульщиков, обитавших в общежитии докеров и милиционеров на Берёзовой, 21. Она яростно гоняла нерадивых алкашей, и днём её боялись как огня. А по ночам Шурочка продавала тем же бичам-богодулам вино за пятёрку, а водку — за десятку.
Каждый месяц город принимал сотни грузовых кораблей. В рыбном порту таскали консервы в лёгких ящиках — «семечки», свежемороженую рыбу в коробах — «чемоданы», катали «шару» — пятидесятикилограммовые бочонки, устанавливая их в ряды, штабеля, пирамиды… Порт напротив — грузовой. Он в изобилии отправлял сырьё. Здесь платили валютой, а то и особо ценным грузом за «мусор» — гофтару, бумагу, пластмассу, магнитофонную ленту — отдавая взамен уголь с редкоземельными элементами, листовую сталь тончайшего проката, древесину, нефть, газ, пушнину и, наконец, золото, золото, золото! Золотым запасом расплачивалась страна не только за финскую туалетную бумагу, но и за тупость своих министров.
Через грузовой порт в город проникал и многоголовый Зелёный Змий. Коньяки, ромы, вьетнамские ликёры, китайская ханьша, японское сакэ, корейская водка «пхеньянсул», мускаты и мускатели, сухие и креплёные, виски, джины, марочное баночное пиво… И все долгие века человек изощрённо упаковывал сивуху всех марок в разноцветное фигурное стекло, чтобы бутылка, не дай бог, не выскользнула из трясущихся рук, лепил броские наклейки с благородными профилями президентов, силуэтами обнажённых див, орлами, кенгуру, красочными гербами… И каждый дьявольский сосуд взывает: купи меня и утешься! Выпей и отвлекись. Вмажь для рывка. Промочи горло. Шандарахни граммулечку. Пей, сукин сын, пей, дерьмо ты эдакое, пей, мерзавец, авось себя человеком почувствуешь! Пей, спивайся и пропадай ты пропадом. Освобождай место под солнцем другим!
Пей. Тобой будут помыкать на работе, платить тебе гроши. Пей, ты выгоден пьяный. Вот ты уже и встал на колени, венец мироздания, а затем — на четвереньки и скоро будешь лизать алкогольную лужу, обрезая язык об осколки разбитой бутылки, и весёлые юнцы станут потешаться над тобою, даже и не подозревая: они смотрят на своё будущее!
И вся эта алкогольная отрава — в картонных ящиках, в алюминиевых банках, в стальных цистернах и деревянных бочках — растекалась по стране. А она платила за неё не только валютой, но жизнями своих сыновей и дочерей, будущим их детей. Золото оседало в зарубежных банках, а жизни — на просторных российских кладбищах…
Размышляя о пьянстве, Аркадий приходил к выводу: алкоголизм имеет не только социальные корни, водочными деньгами не просто затыкают прорехи в бюджете страны, нечто мистически мрачное маячит за всей этой свистопляской. Печать потусторонних сил лежит на судьбах всех этих несчастных — замёрзших, сгоревших, утонувших, покончивших с собою в алкогольном бреду…