И там Бэннинг увидел ясно очерченное и уже сейчас огромное, но тем не менее все еще увеличивающееся по мере того, как он наблюдал, сверкающее звездное облако, ошеломляющее невообразимое великолепие солнц - алых, золотых, изумрудно-зеленых, жемчужно-белых, голубых - раскинувшиеся в бесконечности как мантия самого Бога. В некоторых местах звезды были так близко друг от друга, что образовывали мягко светившиеся пятна, и каждое такое пятно окружало черное облако, поглощавшее свет - казалось, что мрак пытается пожрать звезды.
– На Земле, - тихо сказал Рольф, - это скопление, надо полагать, называют "Америка" - из-за его формы. И как странно звучит сейчас это название!
– Хотел бы я снова оказаться там, - совершенно искренне ответил Бэннинг.
Бехрент, не отрываясь, смотрел на сияющее облако. Для него оно не было ни удивительным, ни прекрасным - для него оно было вызовом, на который - и он знал это - он не может ответить.
– Буря звезд, - сказал он. - Ревущий вихрь несущихся звезд, пыли, обломков, которые сталкиваются и разрываются гравитационными потоками.
Самое бешеное скопление в галактике. - Он обернулся к ним. - И Молот - там?
– Да, - ответил Рольф. В его голосе сейчас звенел металл. - Молот - там.
Что до Бэннинга, то при виде этого ужасающего места он почувствовал благоговейный страх перед таинственным оружием древних Валькаров, которое было приготовлено и спрятано здесь. Чем он мог быть, этот странно названный Молот, о котором в галактике боязливо шептались девяносто тысяч лет?
Мысли его вернулись к словам Сохмсея: "ГОСПОДИН, Я ВИДЕЛ НЕБО В ОГНЕ", и такие кошмарные видения предстали перед ним, что Бэннингу едва удалось избавиться от наваждения.
– Молот там, - свирепо повторил Рольф, - и мы идем туда. Валькар проведет нас.
Бэннинг, чувствующий себя слабым и разбитым, повернулся к нему:
– Пожалуй, нам следует еще раз поговорить с Джоммо.
Но даже шагая по коридорам позади Рольфа, он знал, что все бесполезно. ЕМУ - Нейлу Бэннингу ли, Валькару ли, или обоим им вместе - провести крейсер через звездные джунгли? Невозможно!
Джоммо поднял взгляд, когда они вошли в каюту. Его ненависть и гнев не уменьшились ни на волос, и все же Бэннинг ощутил, что что-то в Джоммо изменилось. Железо начало гнуться.
Рольф подошел к стене и нажал кнопку. На открывшемся видеоэкране, хоть он и был направлен не прямо по курсу, все-таки хорошо виднелась картина звездного шторма впереди.
– Не будь со мной столь утонченным, Рольф, - с легким презрением сказал Джоммо. - Я уже видел.
– Во мне нет утонченности, - возразил Рольф. Никогда прежде его лицо не выглядело таким застывшим и мрачным. - Я просто иду вперед и делаю, что могу. Ты знаешь это. Ты знаешь - если я сказал, что мы собираемся идти в Скопление, мы пойдем туда. В своем уравнении ты можешь принять это за константу.
Джоммо внимательно посмотрел на Бэннинга.
– Если я сделаю то, что ты требуешь, сразу ли получим свободу мы с Теренией?
– О нет, - насмешливо ответил Рольф, - не сразу… Проклятые крейсера все еще тащатся позади, и мы сразу окажемся в их власти. Нет - пока мы не выберемся обратно из Скопления.
– Он не хочет этого. Он боится, - внезапно сказал Джоммо, не отрывавший взгляда от Бэннинга.
Бэннинг знал, что это правда, и почувствовал ненависть к Джоммо.
– Я не боюсь, - солгал он. - И должен заметить, что, учитывая нашу скорость, у тебя мало времени.
Снова молчание. Наконец Джоммо решительно махнул рукой.
– Я не могу допустить гибель Терении и все сделаю. - Обращаясь к Рольфу, он добавил:
– Но не принимай близко к сердцу, если выйдет не так, как ты рассчитываешь.
Лицо Рольфа помрачнело еще больше, хоть это и казалось невозможным.
– Слушай, Джоммо! Всем известно, что ты можешь играть с разумом человека как ребенок с игрушкой. Но сейчас не умничай! Если память не вернутся к Валькару полностью, если его разум не будет здоровым и мощным, без изъянов и слабостей - и Терения, и ты долго не проживете!
– Обещаю, - сказал Джоммо, - что все будет по твоим словам. И все же - я знаю о разуме больше, чем ты. И думаю, что ты не ведаешь, что творишь.
Он встал и внезапно превратился в ученого - спокойного, педантичного, уверенного. Он сказал, какое оборудование необходимо, и какая энергия понадобится. Выслушав его, Рольф кивнул и вышел. Бэннинг остался, его сердце бешено колотилось. Ему не нравилась скрытая угроза, прозвучавшая в словах Джоммо, и ему вообще все это не нравилось.
Машина, принесенная Рольфом, выглядела совсем просто. Тысячи человеческих жизней и мыслей, тысячи лет развития психологии и работы в далеких звездных мирах воплотились в эту вещь, но Бэннинг в своем невежестве видел только кубический ящик с ручками и странными круглыми шкалами на лицевой стороне, и предмет, похожий на массивный раздутый металлический шлем. Джоммо подвесил шлем к потолку и указал Бэннингу на кресло. Бэннинг молча уселся, и Джоммо опустил огромный шлем ему на голову.
Бэннингу вдруг в голову пришла мысль, что, должно быть, сейчас он здорово смахивает на женщину, сушащую волосы под громадным колпаком фена в земном салоне красоты, и он едва не закатился истерическим смехом. И тут на него обрушилось ЭТО.
ЧТО ИМЕННО на него обрушилось, он не знал - возможно, электромагнитные волны вида, неизвестного науке Земли, успел подумать Бэннинг. Чем бы оно ни было, оно вторгнулось в его мозг с неслышным грохотом, заставило сознание мчаться по сумасшедшей кривой не-евклидовой геометрии и кружиться волчком над невероятной бездной. Боли не было. Было хуже, чем боль - безумие скорости, света, полета, мрака, свистящий водоворот, который вращался в его черепе, но был достаточно велик, чтобы засосать в себя всю вселенную. По кругу, по кругу, все быстрее и быстрее, скользя и проваливаясь, беспомощно погружаясь в мучение освобождения памяти по мере того, как барьеры сгорали один за другим и нейроны отдавали запертые в них знания.
Руки Сохмсея, обнимающие его, лицо Сохмсея - очень большое - над ним, и он сам - очень маленький и плачущий, потому что порезал колено.
Женщина. Терения? Нет, нет, не Терения, волосы женщины золотые, а лицо ласковое. Мама. Давно…
Сломанное запястье - но сломано оно не при падении с яблони в Гринвилле, что было одним из фальшивых воспоминаний, рушившихся и исчезавших под напором настоящих. Запястье сломано во время неудачной посадки на одну из планет Алголя.
Руины. Багровый Антарес в небе, он сам полуобнаженный подросток, бегающий наперегонки с Арраки среди поверженных статуй Катууна, играющий со звездами, выпавшими из их рук.
Ночи и дни, холод и жара, еда, сон, болезни и выздоровления, похвалы, наказания, учеба. ТЫ ВАЛЬКАР - ЗАПОМНИ ЭТО! И ТЫ БУДЕШЬ ПРАВИТЬ СНОВА.
Воспоминания за двадцать лет. Двадцать миллионов деталей, слов, взглядов, поступков, мыслей.
Терения. Девочка Терения, моложе его - прекрасная, остроязыкая, ненавистная. Терения в дворцовом саду - но это не Зимний Дворец, а громадное суровое здание в столице - обрывающая лепестки пурпурного цветка и насмехающаяся над ним, потому что он - Валькар, и никогда не сядет на трон.
Прекрасная Терения. Терения в его объятьях, смеющаяся, пока он губами щекотал ее губы, и переставшая смеяться, когда он поцеловал ее. Терения, не подозревавшая, как он ее ненавидел, как глубоко ее детские насмешки ранили его чувствительную гордость, не подозревавшая, как неистово он хотел сокрушить ее.
Терения, верившая в то, что он говорил и делал, верившая в его любовь - это было легко, потому что кто мог не любить Терению, не быть ее добровольным рабом? - допустившая его в закрытые подвалы, где хранились древние архивы, и в них - потерянный, забытый, спрятанный ключ к тайнам Валькаров.
Воспоминания: о звуках и цветках, о прикосновениях к шелку и к женскому телу, к коже и металлу, к неразрушимому пластику страниц древних, древних книг.
Развалины тронного зала, открытые небу. Задумчивое озеро, звезды, ночь, и Отец. Скорее полубог, чем человек, далекий и могущественный, бородатый, с глазами сокола. В ту ночь Отец рядом с ним, указывающий на звезды.