Барт снова откинулся на спинку трона.
– Ты очень смелая, моя дорогая. Но сейчас мы не будем обсуждать этот вопрос. - Он снова небрежно махнул рукой. - Отведите ее в мои покои и тщательно охраняйте, пока я не приду. Я не задержусь.
Когда Слиты утащили Тайну, Барт поднялся с трона. Высокий, мускулистый, он легко спустился с возвышенности, и встал перед Голтом. Он был примерно такого же роста, как и барон, но гораздо тоньше и стройнее.
– Ну, - сказал он спокойно. - Значит Сигрит хочет знать мою судьбу. И он послал тебя, барон Железных Гор, найти меня. Ну, что же, вольно или невольно, но он сослужил мне хорошую службу. Люди мрут на шахтах Бурна, как мухи, и мне нужны другие рабочие. Мне кажется, что ты и твои люди поработаете там. Правда, недолго, там не такие условия, чтобы люди смогли там долго прожить. Но с другой стороны… - он подошел близко к Голту. - Но с другой стороны - и сделал широкий жест рукой, - ты видишь все это богатство? Я хозяин всему. Здесь больше богатства, чем во всем остальном мире! Ты хочешь разделить его со мной, Голт? Я знаю, что ты хороший воин. И может, мне лучше обогатить тебя, вместо того, чтобы отправить на смерть в шахту? Я привяжу тебя к себе богатствами, какие даже не снятся в твоей нищей стране, где богатства измеряются мешками или штуками убитых оленей. - Он повернулся, взял в руки золотую голову ангела, оторванную от статуи. - Только здесь, в замке у меня столько золота, чтобы купить всю армию Сигрита! И это только небольшая часть! За все свое золото я могу купить весь Бурн и все Серые Страны вместе с дворянами и простолюдинами.
Губы Голта скривились в презрительной улыбке.
– Не со всеми, - сказал он.
– Со всеми, кроме дураков. А когда у меня будет Камень Могущества, ничто не устоит передо мной. Ты знаешь о Камне Могущества?
– Может быть, - сказал Голт.
Барт испытывающе посмотрел на него. Затем пожал плечами.
– Впрочем нет, - сказал он совсем другим тоном. - Ты из тех идиотов, что ценят преданность королю превыше всех сокровищ. Ты умрешь за Сигрита, но не предашь его никогда, ни за какие сокровища.
– Сигрит живой, а золото мертво, холодно, тяжело, - услышал Голт свой голос. - Я храню верность Сигриту.
Барт холодно засмеялся.
– Тебе нужно многому учиться. Ты со своими людьми будешь получать образование на шахте Бурна. Через несколько недель, если, конечно, будешь еще жив, ты все увидишь в другом свете. Подумай, Голт… - Он выпрямился во весь рост. - Я правлю здесь. Полностью. Абсолютно. А затем я буду так же править всем миром. И те, кто не за меня - против меня. Среднего пути нет. Те, кто со мной, будут благоденствовать, а враги будут повержены и уничтожены. Подумай об этом на шахте Бурна. Время у тебя будет. - Он махнул капитану Слитов. - Возьмите его и остальной сброд, отведите их на шахту и пусть там работают вместе с остальными.
Человек-змея наклонил свою узкую голову.
– Хорошо, Ваше Величество. - Он повернулся к Голту с обнаженным мечом. - Иди, человек. - прошипел он. - Ты слышал приказ короля Барта. Иди живее, а то я проткну тебя. Путь на шахту долог и труден!
8
Голт, ветеран войн и походов, думал, что привык переносить трудности и испытания. Но он понятия не имел, какие трудности ждут его впереди, на шахте.
Шахта Бурна находилась в двух днях пути от Биркенхольма, среди каменистых холмов, мрачных и пустых. Более жуткое место трудно было себе представить.
Голт и его отряд проделали весь путь пешком в сопровождении батальона Слитов. Над головой кружил на своих огромных кожаных крыльях другой отряд охраны - Биры.
И, находясь под таким надзором, бежать было невозможно. Покрытые шерстью крылатые чудовища с обнаженными мечами кружили совсем низко и находили огромное удовольствие в том, чтобы мучить несчастных людей. Слиты - воины-змеи - уже доказали свою ненависть к теплокровным людям, но они и сейчас доказывали ее, безжалостно убивая истощенных усталых людей, которые падали от изнеможения. К тому времени, когда отряд добрался до шахты, все уже представляли жалкую пародию на людей. Даже могучий Гомон, который мог спокойно выдержать любые лишения, теперь шел с опущенной головой и поникшими плечами. Наконец они подошли к комплексу деревянных зданий, окруженных стеной.
Это были бараки, плавильни, кладовые. И все было окружено стеною огромных каменных глыб, поверх которых шли отравленные острия. На постах часовых находились Биры и Слиты. Новоприбывших привели в кузницу, где под угрозой мечей, на Голта, Гомона и всех остальных повесили тяжелые цепи. Цепи, сковывавшие кисти и колени, были такой длины, чтобы не мешать работе.
Затем им вручили кирки и лопаты, погнали в шахту.
Слиты загоняли их по длинным туннелям, освещенными слабыми лампами, все глубже и глубже в мрачное, лишенное воздуха подземное царство. Наконец они добрались до огромной, освещенной дымными факелами штольни, где было много закованных в цепи людей. Голт даже споткнулся при входе. У него перехватило дыхание. Стены и потолок этой огромной пещеры были полностью из сверкающего металла - неполированного, но такого чистого, что блеск его слепил. Это было золото и серебро. Изможденные, бородатые, исхудавшие люди непрерывно работали кирками, подгоняемые мечами надсмотрщиков Слитов, как только ритм работы замедлялся.
В этих глубинах было на удивление жарко - тела рабочих выделяли тепло и влагу, и в этом непроветриваемом помещении тело Голта моментально покрылось потом, не успел он еще поднять кирку. Но это тепло, казалось, на Слитов действовало возбуждающе. Они были везде: кричали, подгоняли, угрожали, кололи мечами тех, кто, по их мнению, недостаточно энергично махал киркой.
Слита, которому поручили надзирать за Голтом и Гомоном, звали Рисс.
– Берите инструменты, - прошипел он, с трудом произнося непривычные слова, которые он, по всей вероятности, совсем недавно выучил, - и работайте, пока я не скажу - хватит. Если вы попытаетесь отлынивать, то меч заставит вас работать. Никто не выйдет из шахты, кроме тех, кому здесь нечего делать, кто умер. Ну, приступайте.
Делать было нечего, надо было работать. Голт и Гомон подняли кирки, от всей души желая, чтобы их удары обрушились на Слитов. То же самое чувствовали и все те, кто еще остался от его отряда, и те, кто работал здесь до них. Их было более трехсот человек. Вернее не человек, а жалких теней, истощенных непосильной работой и плохим питанием скелетов.
Голт и Гомон сначала со всеми силами, несмотря на жару и усталость, обрушились на серебряную стену. Голт не знал, что оживило Гомона - разговаривать в шахте было запрещено, а тех, кто нарушал запрет, ждало наказание. Но самого его подбадривали воспоминания о Тайне. Он вспомнил нежность ее губ, ласку ее прикосновения, и эти мысли делали его сумасшедшим и все свое безумие он обрушивал на серебряную стену. Он отбивал от стены огромные куски, но сам не сознавал, что делает.
"Я должен спасти ее, - не переставая думал он, работая киркой, - спасти, хотя бы ценой жизни. Что с ней сделает Барт? Ведь уже прошло три дня! О, боги и дьяволы!"
И он снова изо всех сил вонзал в стену тяжелую кирку.
Рядом с ним работал Гомон. Он не проявлял особого рвения, но махал киркой достаточно равномерно, так что меч Слита не касался острием его тела. С другой стороны работал какой-то превращенный в скелет человек. Он с трудом поднимал тяжелую кирку. Дыхание со свистом вырывалось у него из груди. Спина и бока были покрыты запекшейся кровью от бесконечных уколов меча. Он не смотрел на Голта, но барон чувствовал, что время от времени он искоса поглядывает на него.
В первый день они пятнадцать часов работали в шахте. Куски металла они грузила на тележки, которые другие люди вывозили из шахты, запряженные наподобие лошадей в эти тележки. И за это время Голт много раз видел, как падали обессиленные люди, у которых подгибались ноги от слабости. Слиты не теряли времени на жалость. Их мечи сверкали, люди вскрикивали, получая смертельный удар, и их тела вывозили наверх вместе с кусками драгоценного металла на тех же тележках.
Наконец работа была закончена. К этому времени Голт был уже близок к безумию. Почему он не убил Барта, когда тот был совсем близко от него? Надо было убить его, пускай даже пришлось бы погибнуть самому под мечом охраны. Он не был зол по натуре, но сейчас ненависть переполняла его, ненависть, которая заставляет дрожать все его тело, которая сушила его горло и которая находила выход только в ударах киркой по серебряной стене.