„Она ни в чем не виновата, — цитирует наш источник Константинову. — А вот Алексей был животное. Я ничуть не жалею, что его больше нет“.
Полиция разыскивает хозяйку окровавленного платья. „Это была очень красивая, стройная азиатская девушка с длинными волосами, — рассказал официант „Фор Сизонс“ Фабио Грацци. — Этот русский играл ей на рояле, когда я доставил заказ. Ничто не предвещало такого кошмара“.»
— Анечка, — потрясенный Штарк произносит это вслух, так что Софья удивленно вскидывает на него глаза. — Вот, почитай. Это просто мыльная опера какая-то.
И он тут же звонит Молинари:
— Слушай, прости меня за дурацкую шутку. Я думаю, Анечка уже летит в Москву, если она не полная дура.
— Судя по тому, что у нее весь день выключен телефон, так и есть, — мрачно отвечает Молинари. — И до Лэма я тоже не могу дозвониться. Мне дали два телефона, и оба отключены. Может, его и в городе нет. Электронный адрес мне тоже прислали; я написал, пока никакого ответа. Слушай, а русскую визу долго делать?
— Не знаю, но наверняка долго, в отместку за сложности с американскими визами для русских, — предполагает Иван. — Хотя вроде есть конторы, которые в этом деле помогают.
— Погоди-ка… Письмо пришло, вдруг от Лэма? Я перезвоню.
Софья возвращает Ивану планшет:
— И что это значит? Мы можем возвращаться когда захотим?
— Циничная ты, Софья.
— Я и сама застрелила бы такое говно, — отвечает она бесстрастно, слегка пугая Ивана, впрочем, совершенно несклонного к амурным приключениям на стороне.
— Я тебя потом подробнее расспрошу про это, — говорит Штарк. — А возвращаться — да, можем. Больше того, это наш шанс показать Молинари Москву. Разговоры про клиента закончились, он думает только об Анечке.
— А на концерт Иванова, что же, не пойдем?
— Сейчас узнаем. — Телефон в руке у Ивана снова звонит: Молинари прочитал свою почту.
— Лэм пишет, что готов встретиться, — слышит Штарк голос сыщика. — Слушай, про русские визы тут тысячи сайтов, к кому лучше обращаться?
— Понятия не имею. Давай посмотрю. А когда встреча? На концерте?
— Нет, он предлагает завтра пообедать. Но что-то я уже не уверен, что нам надо идти обоим. Анечку лучше найти сейчас, а то потом она затеряется. Может, ты полетишь в Москву, а я повидаюсь с Лэмом?
— Том, ну вот зачем мне туда лететь? У меня нет никаких видов на твою Анечку. Да и не потеряется она никуда. Будет искать Иванова: ты же не успел ей сообщить, что он объявился?
— Не успел. Я же сказал, у нее телефон выключен.
— Ну вот. Значит, позвонит ребятам из квартета. Съездит к его родителям. Пойдет той же дорогой, что и я. А нам-то с тобой надо работу закончить. Скрипка у Лэма, Иванов в Нью-Йорке… Кстати, можешь Анечке написать про это.
— Куда? У меня нет ее адреса.
— Напиши эсэмэску. Она же включит когда-нибудь телефон.
— Это если она его в номере не оставила, — возражает Молинари.
О такой возможности Иван не подумал: все-таки он пока сыщик-любитель.
— Если оставила, тебе все равно скоро позвонят, — замечает он, немного подумав. — Эсэмэска ничего не изменит.
— Может, ты и прав. Напишу. «Иванов в Нью-Йорке, приезжай, мы все тебя ищем».
— Ну… скорее так: «Иванов в Нью-Йорке, будь на связи, скоро все устроится».
— Да, Штарк, я отправлю эсэмэску в пустоту, но мне все равно надо в Москву.
— Остынь. Давай я посмотрю на эти сайты, и подадим заявку на визу. Я уверен, что это затянется минимум на неделю. Успеем и к Лэму, и на концерт. Хочешь, мы сейчас в гости зайдем, посидим с тобой? — Он вопросительно смотрит на Софью, которая слышит весь разговор. Она кивает.
Градус паники в голосе Молинари чуть снижается.
— Это было бы здорово. Купи по дороге чего-нибудь выпить, у меня дома совсем сухо.
— Ладно. Жди, мы скоро. Где тут купить?
Вот уж чего Иван не ожидал, так это что история со скрипкой приведет его в наперсники к страдающему от неразделенной любви Тому Молинари.
Robert Johnson, Hellhounds on my Trail
Нью-Йорк, 2012
— Это какая-то детская вверх ногами, — говорит Штарк, усаживаясь за стол, накрытый скатертью в красную клеточку. Невысокий потолок ресторана увешан игрушками: моделями самолетов, паровозиками, машинками. И еще спортивными шлемами, ракетками и прочей ерундой. Дощатый пол натерт до такого блеска, что кажется, еще чуть-чуть — и все это неубранное детское богатство будет в нем отражаться.