— Паршиво. Но не верится, что только это могло так тебя напугать. Ты по-прежнему чего-то недоговариваешь. Что именно? Я имею право знать все.
Я горестно вздохнул — теперь в знак того, что сдаюсь.
— Ладно. Я на самом деле недоговариваю. Грек сделал обоснованный вывод о том, что в нашей Команде есть предатель, который работает на Экстро. А может, он и с Угадаем сотрудничает?
— В это невозможно поверить…
— Цепочка аргументов, которые выстраивает Грек, безупречна. К тому же дедуктивные способности никогда его не подводили. Поэтому я твердо уверен: один из нашей Команды объявил нам войну.
— Кто?
— Откуда мне знать. Ты прав, Борис: крайне неприятно, что новоприобретенный член Команды оказался в преступном союзе с Экстро. Неприятно, но от этого волосы дыбом не встают. А вот прибавь к этому изменника из Молекулярных, веками копившего знания, опыт и деньги, а теперь объятого лютей ненавистью к Команде, — и все внутри тебя перевернется от ужаса, ты испытаешь ту же панику, что и я. Вот почему я не хочу соваться в эти жуткие дела. У нас в Команде есть ребята с сердцами бесстрашных героев. Им и карты в руки. А я, извините, предпочитаю отсиживаться в щели, чем я в данный момент и занят.
— И долго ты намерен отсиживаться? А твоя жена?
— Что моя жена?
— Тебе-то что, ты можешь и триста лет сидеть тараканом за печкой. А вот она — другое дело.
— Ах ты сукин сын! Как язык у тебя не отсохнет! Так или иначе, мой ответ остается прежним. Я не намерен связываться ни с кем из них — ни с Секвойей, ни с Экстро, ни с третьим. Я не герой.
— Тогда идти я один, — мрачным голосом произнесла Натома. — Борис, пожаловаста, брать меня Мексифорния на дорога назад.
— Натома!.. — начал я сердито.
— Эдуард!
Она осадила меня тоном, достойным дочери самого могущественного вождя резервации Эри.
Куда мне было деваться! Видать, эта индеанка приворожила меня. Я сдался.
— Ладно. Поеду с тобой, Борис. Я под башмаком у своей скво. Как хочет, так и вертит.
Борис просиял.
— Я готов пропеть все «Персидские песни» Рубинштейна в честь твоей возлюбленной жены — красавицы и умницы!
— Только сперва дай мне время заткнуть уши, — проворчал я и потянулся за географической картой.
10
А потом было явление Гилеля — он возник подобно грозовой туче, облаченный в белое и черное, вдвое прекраснее совокупности всего остального мира.
Когда мы миновали таможню (на жителей Бразилии не распространяется право безвизового въезда на территорию Мексифорнии — только не спрашивайте почему: для меня политика всех эпох — темный лес), в толпе грузчиков — живых и роботов — мы увидели Гилеля, одетого в такой же черно-белый комбинезон. Я помахал ему, и он пробился к нам через толпу, подхватил часть нашей поклажи и молча торопливо повел к стоянке такси. Я приготовился обнять его и с чувством поприветствовать, но он замотал головой! А, уложив вещи в багажник машины, заявил:
— Плати, начальник. Тяжелые чемоданы!
Вконец озадаченный, я заплатил ему. Он буркнул что-то про скаредность нынешних туристов и исчез. Мы с Натомой дураками сидели в машине — водителя в ней, как ни странно, не было.
Но через пару минут в машину ввалился Гилель — переодетый в форму таксиста — и спросил на грубом испангле, куда нас черт несет. Я сказал, куда ехать. Он назвал несусветную сумму. Я возразил. Тут он стал меня крыть последними словами — меня сроду так не оскорбляли. Горячая Натома уже готовилась впиться ногтями в наглую морду водителя, поэтому мне пришлось успокаивать ее:
— Остынь, душа моя. Обычные манеры для этой части света. Здесь живут одни придурки.
Гилель передал мне записку, в которой было написано: «Будьте осторожны. За вами следят. При первой же возможности поговорим». Я показал записку Натоме. Зрачки у нее расширились, но она молча кивнула.
Такси долетело до отеля в три прыжка, и будь я проклят, если Гилель не затеял новой перебранки из-за размера чаевых. Выручил швейцар. Пока он сопровождал нас в холл отеля, переодетый Гилель бесновался на улице, отлично, надо заметить, справляясь со своей ролью. В этой части страны народ особенно буйный — хроническая ярость полунищих, обитающих в перенаселенном городском пространстве, где насилие — привычная атмосфера.
Мы потребовали себе самый просторный номер — с ванной — и велели включить как холодную, так и горячую воду, своей расточительностью вызвав презрительное фыркание гостиничного клерка. В этих засушливых краях вечная нехватка воды. Вода продается преимущественно на черном рынке — и по фантастической цене. В этих краях вы не приглашаете девушку к себе домой под благовидным предлогом поужинать или посмотреть ваши рисунки; вы приглашаете ее принять душ.
Итак, мы позволили себе постоять под душем, а когда мы вытирались, в номер постучал этажный — он принес пару узких кожаных чемоданчиков.
— Винтовки, которые вы заказывали, сэр, — сказал он на несколько аффектированном гостиничном Евро. — Крупный калибр для господина. Поменьше — для леди. И патроны.
Я удивленно запротестовал. Но тут я узнал в этажном Гилеля.
— Завтра на рассвете можно поохотиться на пустошах. Все организовано. Ждем вас в пять тридцать, — медоточивым голосом продолжал Вечный Хитрец. — Охотничий клуб согласился выделить вам двадцать курочек. Весьма великодушно с их стороны. Если позволите совет, мистер Курзон, я бы на вашем месте щедро их отблагодарил, чтобы и впредь пользоваться некоторыми привилегиями.
— Курочки! — ахнул я. — Не хотите ли вы сказать — куропатки, фазаны?
— Вы требуете невозможного, сэр. Куропатки и фазаны давно повывелись в здешних лесах. Конечно, можно импортировать дюжину-другую из Австралии, но на доставку уйдет не одна неделя. Тем не менее, курочки шустрые и боевитые, так что вы с мадам получите истинное удовольствие.
Когда мы с Натомой на следующее утро ждали на пустошах назначенного часа и вожделенных курочек, к нам подошел офицер лесной службы безопасности, одетый в ярко-малиновый маскировочный костюм. Я решил, что он потребует у нас разрешения на охоту, но тут узнал в офицере Гилеля.
— Привет, ранние пташки! — сказал он, присаживаясь на бетонную плиту рядом с нами.
Эти места называются пустошами из чистой любви к романтике. Тут ни поля, ни болот — заброшенный лет сто назад аэропорт. Несколько квадратных миль бетонных взлетно-посадочных полос, которые теперь принадлежат охотничьему клубу.
— Пришлось отмахать пешком изрядное расстояние. Придвигайтесь, миссис Курзон, чтоб я не очень кричат. И рад наконец познакомиться с вами.
— Ты пришел пешком! — поразился я. — Совсем рехнулся!
— Не хотел рисковать. Сеть под руководством Экстро очень плотная, и любая машина доложила бы, куда я направляюсь. Мне пришлось поломать голову, прежде чем я придумал место, где можно встретиться без соглядатаев. Доброе утро, миссис Курзон. Позвольте представиться: Гилель-иудей.
— Что есть «идей»?
Вечный рассмеялся.
— Если бы этот вопрос — «что есть еврей?» — был задан всерьез хотя бы пятьсот лет назад, судьба избранного народа могла оказаться совсем иной. Евреи — или иудеи — это, миссис Курзон, очень древняя раса с многовековой культурой, которая существовала еще до появления христианства.
— Что есть «христи-нство»?
— Мне нравится эта женщина, — сказал Гилель. — У нее симпатичные пробелы в образовании. Она не знает именно то, чего знать не нужно. Эй, Гинь, гляди, курочка!
Я выстрелил и нарочно промазал. Терпеть не могу убивать — кого бы то ни было.
— Вы везде и каждый, — сказала Натома. — Зачем делать разная роль?
— Вживается в других людей, — ответил я за него.
— Чем вы заниматься?
— Он профессиональный Сочетатель, — опять ответил я за Гилеля.
— Не понимать слова, Хинь.
— Эту профессию я изобрел специально, чтобы описать занятия Мыслителя. Он гений сочетания. То есть он вечно наблюдает и соотносит казалось бы совершенно не связанные между собой факты и события, а потом делает из их сочетания совершенно потрясные выводы. Такие выводы, которые сроду никому в голову не забредали.