Я продолжал брюзжать и жаловаться, вечер тянулся медленно. Публика приходила, уходила, менялась, но я не останавливался, пока все вокруг не уяснили, что в конюшне Инскипа есть конюх, жаждущий денег, предпочтительно в больших количествах. Но даже Гритс, весь вечер с несчастным видом болтавшийся вокруг меня, хотя и был трезв как стеклышко, не заметил, что я пьянею буквально на глазах, делая все большие промежутки между порциями выпивки. Наконец, когда я высокохудожественно пошатнулся и припал к колонне, Гритс прокричал мне в ухо:
– Дэн, я ухожу, тебе бы тоже лучше уйти, а то опоздаешь на последний автобус, а пешком в таком состоянии ты вряд ли доберешься.
– А? – покосился я на него.
Синий Костюм снова подошел к нам и стоял рядом с Гритсом.
– Помочь тебе увести его? – спросил он Гритса.
Тот с отвращением взглянул на меня, и я навалился на него, обняв рукой за плечи, – я определенно не нуждался в той помощи, которую Синий Костюм, по-видимому, был готов оказать.
– Гритс, старина, если ты говоришь – уйдем, мы уйдем.
Мы направились к выходу в сопровождении Синего Костюма, причем я так спотыкался, что Гритса носило из стороны в сторону. К этому моменту у многих были трудности с передвижением по прямой линии, и очередь на автобусной остановке колебалась, как океанская волна в тихую погоду. В безопасном мраке улицы я ухмыльнулся и подумал, что если посеянные мной семена не дадут обильного урожая, никакого допинга в британском скаковом деле вообще нет.
Может быть, я и не был пьян, но наутро я все равно проснулся с раскалывающейся головой. Хоть ради дела страдаю, подумал я, стараясь не обращать внимания на молот, долбивший меня по глазам изнутри черепа.
Спаркинг Плаг участвовал в забеге и проиграл полкорпуса. Я не упустил возможности громко заявить, что вот и остаток моего жалованья пошел псу под хвост.
В тесном загончике для расседлывания полковник Беккет похлопал лошадь по шее и мимоходом сказал мне:
– В следующий раз повезет больше, а? Я послал вам по почте то, что вы просили. – Он отвернулся и возобновил беседу с Инскипом и жокеем.
Вечером мы отправились обратно в Йоркшир, и почти всю дорогу мы с Гритсом проспали на скамейках в фургоне. Ложась, Гритс укоризненно произнес:
– Не знал, что ты так ненавидишь работу у Инскипа… И пьяным я тебя никогда раньше не видел.
– Не работу, Гритс, а плату. – У меня не было другого выхода, как гнуть свое.
– Но ведь многие женатые парни детей растят на эти деньги.
Его слова звучали неодобрительно – видимо, мое поведение глубоко его задело, потому что с тех пор он редко заговаривал со мной.
Мне почти нечего было рассказывать Октоберу на следующий день, поэтому наше свидание в лощине было кратким. Он, впрочем, сообщил мне, что сведения, отправленные Беккетом по почте, собраны одиннадцатью способными молодыми офицерами, слушателями военной академии, которым предложили это задание в качестве испытания на инициативу, причем побеждал тот, чей ответ оказывался самым полным. Им было поставлено несколько основных вопросов – тех, что интересовали меня. В остальном же они были свободны проявлять воображение и детективные способности, которые, по словам Октобера, они и продемонстрировали с блеском.
Я вернулся домой, более, чем когда-либо, проникшись уважением к работе сотрудников полковника, но я был поражен еще больше, когда назавтра прибыл обещанный пакет. Уолли снова нашел для меня какую-то гнусную дневную работу, так что только вечером после ужина, когда половина работников ушла в Слоу, я смог унести пакет в спальню и распечатать. В нем было 237 машинописных страниц в картонной папке, напоминающих по виду рукопись книги. Выполнение такой солидной работы всего за неделю, должно быть, потребовало немалых усилий не только от самих юных офицеров, но и от машинисток. Информация по большей части имела форму кратких сообщений, ни сантиметра бумаги не было потрачено на лирические отступления – голые факты от первой страницы до последней.
Снизу донесся голос миссис Оллнат:
– Дэн, спустись и принеси мне ведро угля… пожалуйста!
Я сунул рукопись между простынями своей постели и пошел вниз, в нашу общую кухню-гостиную, где мы ели и проводили большую часть свободного времени. Здесь невозможно было читать что-нибудь, не предназначенное для посторонних глаз, и вообще моя жизнь с утра и до вечера проходила на глазах окружающих. Единственным местом, где я мог без помех изучать рукопись, была ванная комната. Поэтому в тот же вечер, дождавшись, когда все заснули, я прошел через коридор в ванную и заперся там. В случае чего пожалуюсь на расстроенный желудок.