— Прикажите расставить оцепление, — сказал я, — Прикажите остановить их любой ценой.
— Вы с ума сошли! — воскликнул Харденджер. — В своем ли вы уме, Кэвел? Хотите, чтобы вашу жену убили? Черт вас дери, вы ведь знаете, он будет прикрываться ею, как живым щитом! Для этого он ее держит. Грегори не встречал полицейских, кроме регулировщика, с того момента, как уехал от Макдональда. Вряд ли он знает, что мы объявили всеобщий розыск. Разве вам это не понятно?
— Оцепление, — повторил я. — Нужно расставить оцепление. Где же вы будете брать его? В центре Лондона? Там, где он собирается открыть ампулу с проклятым ботулинусом? Едва он окажется в Лондоне, полицейские потеряют его из вида, наверняка потеряют. Разве не ясно, что его необходимо остановить раньше? Если же он окажется в Лондоне...
— Но ведь вы согласились...
— Когда я не знал, что он направляется в Лондон.
— Шеф, — взмолился Харденджер, — не можете ли вы заставить Кэвела...
— Она мой единственный ребенок, Харденджер. У старика нечего спрашивать о жизни и смерти его единственного ребенка, — бесстрастно сказал Шеф. — Вы знаете, как я привязан к Мэри. — Он помолчал и продолжал так же бесстрастно:
— Я согласен с Кэвелом. Делайте, как он говорит.
Харденджер выругался вполголоса и наклонился вперед к сержанту. Когда он кончил отдавать распоряжения, Шеф спокойно сказал:
— Пока мы едем, мой мальчик, ты мог бы добавить некоторые штрихи к этому делу. Мне еще не все ясно. Хочу задать тебе такой же вопрос, как и старший инспектор. Трюки. Все эти трюки, зачем?
— Выиграть время. — Мне самому не все было ясно, но я догадывался о причине этой просьбы: отвлечься от мыслей о преступниках, за которыми мы гнались, уменьшить чувство беспокойства, уменьшить напряжение, которое овладело нами. Запинаясь, я продолжал:
— Нашему хитрому приятелю нужно выиграть время. Ложный след приводил нас в тупик не раз. Это отвлекало, требовало времени. И все же он недооценил нас. Несмотря на его трюки, мы продвигались с расследованием быстрей, чем он рассчитывал. Не забывайте, со времени преступления прошло только сорок часов. Он знал, что рано или поздно мы нападем на след. Больше всего внушал ему опасения Макдональд. Он знал, что рано или поздно придется его убить, но рассчитывал сделать это попозже, потому что через несколько часов после смерти Макдональда запечатанный конверт в банке или в полиции вскроют и бросятся его ловить.
В любом случае, Грегори было удобнее действовать под маской уважаемого члена альфингемской общины, а не как преступнику, за которым охотится половина полиции Англии.
— Очень трудно угрожать правительству и нации, когда за спиной чувствуется дыхание закона, — согласился Шеф. Решимость старика, его самообладание были невероятными. — Но зачем ему было нужно убивать Макдональда?
— Потому что тот знал истинную цель Грегори. Если бы Макдональд остался жив и вынужден был все рассказать, это расстроило бы все планы Грегори. И еще из-за миссис Турпин. Макдональд упрям, он мог и молчать в случае поимки. В конце концов почти очевидно, что он не принимал участия в убийстве, хотя по уши замешан. Но миссис Турпин могла бы его выдать. Мадам Галль сказала мне, что еще в Париже Макдональд был волокитой. Таким он и остался. Люди, в сущности, не меняются. Миссис Турпин привлекательная женщина. Она явно отстаивала интересы Макдональда, когда мы с ней говорили. Она была в него влюблена. Любил ли он ее, трудно сказать, да это и не так важно. Она тоже мешала планам Грегори. Думаю, что показания обоих, ее и Макдональда, были бы очень важны, настолько важны, что оба получили бы относительно легкое наказание. Считаю, что Макдональд не колебался бы в выборе между повешением за соучастие в убийстве, как того требует закон, и полным признанием, смягчающим наказание. А если бы он заколебался, то миссис Турпин проявила бы инициативу.
Мое предположение можно проверить в Мортоне: миссис Турпин позвонила в лабораторию Макдональду сразу после моего ухода. А Грегори или подслушал, или ему рассказали о случившемся. Он, возможно, сопровождал Макдональда домой, чтобы выяснить подробности. Тут ему все стало ясно.
Тучи сгущались. Над Макдональдом и Грегори. Последний решил сделать их фатальными для миссис Турпин и Макдональда.
— Ловко сработано, не так ли? — невозмутимо сказал Харденджер.
— Да, сеть крепко их накрыла, петля затягивалась, — согласился я. Жаль только, что крупная рыба ускользнула, а в сети остался негодный улов.
Но одно теперь ясно. Нужно не придавать значения этим воплям о разрушении Мортона. Если бы это было целью Грегори, то его ничто бы не остановило.
Даже признания Макдональда, поскольку вся страна и так уже все знает.
Здесь что-то иное, покрупнее, чему мы могли бы помешать или помешали бы, зная его планы заранее.
— Например? — спросил Харденджер.
— Что меня спрашивать! Хватит догадок на сегодня. — И я откинулся на теплую и удобную спинку сиденья. Снова на меня нахлынула усталость и чувство разбитости. Возбуждение прошло.
Водитель вел машину со скоростью более девяноста миль по мокрой дороге, вел так ровно и умело, что я стал подремывать, но тут раздался голос из динамика: «Отвечающий описанию разыскиваемой машины серый „хамбер“, номер не опознан, только что свернул с главной лондонской дороги на дорогу В, чтобы избежать столкновения на перекрестке у Флемингтона, в двух с половиной милях восточнее Кратчли. Следуем за ней».
— Перекресток во Флемингтоне, — возбужденно сказал сидящий впереди сержант. Они на дороге, которая никуда не ведет, всего три мили во Флемингтон и — обратно на главную дорогу в Лондон.
— Как далеко мы от Кратчли? — спросил Харденджер.
— Около четырех миль, сэр.
— Значит, в девяти-десяти милях от поворота, где Грегори должен снова выехать на главное шоссе? Как далеко он находится от Флемингтона?
— В пяти-шести милях, сэр. Но дорога там плохая и извилистая. Он доедет за десять минут, если будет гнать и ему повезет. На дороге полно тупиков.
— Сможете ли вы добраться к перекрестку за десять минут?
— Не знаю, сэр, — заколебался водитель. — Я не знаю дорогу.
— Уверен, он доберется, — решительно сказал сержант.
Так и получилось. Дождь хлестал, дорога была скользкой, напряжение нервов предельное. Но он успел. Он прибыл к перекрестку менее чем за десять минут. Из постоянных донесений преследующих Грегори полицейских стало ясно, что за рулем его машины был кто угодно, но не отличный водитель. Наша машина остановилась у оцепления, перекрывшего доступ на главное лондонское шоссе. Мы быстро вышли из машины, а сержант установил мощный прожектор сбоку дороги, нацелив его в направлении ожидаемого появления машины Грегори. Из предосторожности мы заняли позицию в десяти футах за «ягуаром».
В такой сильный дождь дворники на смотровом стекле малоэффективны.
Водитель машины, идущей на большой скорости, не сразу заметит «ягуар».
Особенно водитель неопытный. Я хорошенько осмотрелся. Трудно было выбрать лучшее место для засады. Одна сторона Т-образной развилки была совершенно скрыта густыми буковыми деревьями. Другая сторона, освещенная ослепительным светом фар «ягуара», была открытой местностью, выгоном.
Около двухсот ярдов поодаль виднелись три линии фермерских домов. На половине этого расстояния стояли сарай и разбросанные фермерские строения.
Светилось лишь одно окошко, мерцая сквозь потоки дождя. Со стороны флемингтонской дороги находилась глубокая канава, и я хотел было спрятаться в ней, чтобы бросить камень в стекло машины Грегори, тем самым наполовину уменьшив их возможность к сопротивлению. Но могло быть, что они пересадили Мэри на переднее сиденье. Поэтому решил оставаться на месте и не прятаться в канаве.
Сквозь шум дождя, хлещущего по шоссе и барабанящего по крыше машины, мы вдруг услышали нарастающий звук тяжело воющего мотора и скрежет неумело переключаемых скоростей. Несколько секунд спустя показались белые пятна фар. Мы укрылись за «ягуаром», я вытащил «хэкати» и взвел курок.