— Да, сэр. Мы как раз закончили патрулирование окружной дороги и остановились у главных ворот доложить, что все в порядке. Затем снова поехали. Наверно, около одиннадцати пятнадцати, сэр, может, на минуту позже или раньше. Примерно в двухстах пятидесяти ярдах от ворот осветили фарами бегущую девушку. Она выглядела обезумевшей. Растрепанная, всхлипывала и вскрикивала. Я сидел за рулем. Остановил машину, выпрыгнул.
Остальные последовали за мной. Надо бы им сказать, чтоб не выходили...
— Неважно, что надо было сказать, продолжайте!
— Ну, мы подошли к ней, сэр. Лицо в грязи, пальто порвано. Я сказал...
— Видели ее раньше?
— Нет, сэр.
— Узнали бы?
— Сомневаюсь, сэр, — поколебавшись, ответил сержант. — Лицо ее было так измазано.
— Узнали бы ее голос? Кто из вас узнал бы ее по голосу?
Три категорических отрицания — они не узнали бы ее голос.
— Ну, ладно, — устало сказал Харденджер, — она изобразила из себя девицу, на которую покушались. В нужный момент кто-то удачно обнаружил себя и побежал. Все вы бросились за ним. Вы видели его?
— Мельком, сэр. Силуэт в темноте.
— Полагаю, следующий силуэт тоже — он уехал на машине.
— Да, сэр. Не на легковой, сэр. Крытый грузовой фургон «бедфорд».
— Ага, — уставился на него Харденджер. — Значит, «бедфорд»! Как же вы узнали марку? Сами говорили, что было темно.
— Это был «бедфорд», — повторил Мьюрфилд. — Его всегда услышишь по мотору. На гражданке я работал механиком.
— Он прав, старший инспектор, — вставил я, — у «бедфорда» очень характерный шум мотора.
— Сейчас вернусь. — Харденджер был уже на ногах, и просто было догадаться, что он направился к телефону. Он взглянул на меня, кивнул на сидящих солдат и вышел из комнаты. Я довольно мягко задал следующий вопрос:
— Кто дежурил с собакой у поста номер один? Вы, Фергюсон?
Встал приземистый темноволосый человек в штатском, примерно двадцати пяти — двадцати шести лет. Фергюсон был типичным солдатом, грубым, наглым, не очень развитым.
— Я, — ответил он вызывающе.
— Где вы находились в одиннадцать пятнадцать прошлой ночью?
— У поста номер один с Ролло. С моей немецкой овчаркой.
— Вы видели то, о чем сейчас рассказывал капрал Мьюрфилд?
— Конечно, видел.
— Раз соврал, Фергюсон. Еще раз соврешь — и будешь отправлен в полк до исхода этого дня.
— Нет, не вру, — нагло ответил он. — Вы не имеете права меня запугивать, мистер Кэвел. Нечего мне угрожать. Все знают, что вас отсюда выгнали! Я обратился к дежурному офицеру:
— Попросите прийти сюда полковника Уйбриджа. Немедленно.
Офицер собрался уходить, но тут поднялся огромный сержант и остановил его.
— Нет необходимости, сэр. Фергюсон дурак. Все равно это выяснится. Он был на дежурном пульте, курил и пил какао с дежурным по связи. Дежурил я.
И хотя знал об этом, все равно не волновался. Фергюсон всегда отпускал Ролло у поста номер один. Эта собака сущий дьявол. Так что на нее можно положиться.
— В том-то и дело, что нельзя, но все равно благодарю вас. Вы всегда так делали, Фергюсон?
— Нет, — он нахмурился и сник, — прошлой ночью было в первый...
— Если бы имелось звание ниже рядового, — устало перебил его я, — то носить бы его вам до окончания жизни. Воспользуйтесь остатками своего рассудка. Предположите на минуту, что устроивший такую приманку стоял рядом, с кусачками наготове, и не резал проволоку, пока не убедился, что именно в это время вы не пойдете с осмотром. Наверняка после проверки мистера Кландона еженощно в одиннадцать вы направлялись прямехонько на контрольный пункт покурить и выпить какао, не так ли?
Он стоял, уставившись в пол, и упрямо молчал, пока сержант, наконец, не сказал резко:
— Ради бога, Ферджи, не упрямься. Все уже всем ясно.
Но тот молчал, теперь уже осознав свой промах.
— Мы отклоняемся. Когда вы шли сюда, то оставили... Ролло здесь?
— Да, сэр.
— Что это за собака?
— Он перегрызет горло любому, начиная с генерала, — самодовольно ответил Фергюсон, — за исключением моего, конечно.
— Однако вчера ночью он никому горла не перегрыз, — заметил я. Интересно, почему? Вы не знаете?
— Видать, схлопотал, — сказал он, оправдываясь.
— Что значит «схлопотал»? Вы осматривали его, прежде чем привести обратно в помещение?
— Осматривал? Конечно, нет. С чего бы? Когда мы увидели перерезанную проволоку, то подумали, что злоумышленник увидел Ролло и побежал так, что только пятки засверкали. Я бы, черт возьми, поступил так же. Если...
— Приведите собаку, но, ради бога, сперва наденьте ей намордник.
Фергюсон вышел, и тут вернулся Харденджер. Я рассказал ему обо всем.
— Что вы обнаружите? — спросил Харденджер. — Тряпку с хлороформом или что-нибудь подобное. И — никаких следов. Может, применили иглу с одним из сильных ядов, ткнули собаку. Простой укол — и все тут.
— Узнав от проводника об этой собаке, — сказал я, — не стал бы подходить к ней с хлороформовой тряпкой даже за бриллиантовую корону. Что касается ядов, которые вы упомянули, считаю, вряд ли один из сотни тысяч осмелился бы к ним прикоснуться руками. Или должен знать, как ими пользоваться. Кроме того, выстрел иглой в собачью голову при такой кромешной темени тоже маловероятен, слишком велик риск.
Через десять минут вернулся Фергюсон, с трудом справляясь со своим похожим на волка подопечным. На собаке был намордник, но это мало утешало.
Сержанту не пришлось меня убеждать, что этот пес мог бы в минуту разорвать человека.
— Что, он всегда так себя ведет? — спросил я.
— Нет, не всегда, — озадаченно ответил Фергюсон. — Никогда раньше он себя так не вел. Обычно, когда я снимаю поводок, ведет себя спокойно и может подойти к любому, не трогая его. Но сегодня даже на меня бросился почти всерьез.
Не нужно было много времени для установления причины раздражительности собаки. Ролло страдал от сильной головной боли — на лобной части возле глаз находилась шишка. Только четверо могли справиться с Ролло и придержать, пока я пальцами дотрагивался до больного места. Мы перевернули его на спину, и я стал раздвигать шерсть на груди, пока не обнаружил то, что искал: две треугольные рваные раны, очень глубокие, в трех дюймах друг от друга.
— Дайте отдохнуть собаке пару дней, — сказал я Фергюсону, — и прижгите раны. Желаю удачи. Можете увести.
— Да. Ни хлороформа, ни яда, — признал Харденджер, когда мы остались одни. — Что ж, это раны от колючей проволоки, а?
— А от чего же еще? Расстояние между ранами совпадает. Некто сунул палец за ограждение, Ролло кинулся. Он не лаял, такие собаки бросаются молча. Едва он бросился на проволоку, его схватили и стали тянуть. Вот он и напоролся на колючки. Затем его сильно ударили по голове. Просто, без хитростей. Зато очень эффектно. Действовал явно не дурак.
— Во всяком случае, поумнее Ролло, — заключил Харденджер.
Поднявшись к блоку "Е" в сопровождении двух прибывших из Лондона помощников Харденджера, мы встретили ожидающих нас Кливдена, Уйбриджа, Грегори и Уилкинсона. Последний вытащил ключ от тяжелой дверной ручки.
— Никто не проходил туда после того, как вы открыли ее и увидели там Кландона? — спросил Харденджер.
— Гарантирую, сэр. Охрана безотлучно находилась здесь.
— Но Кэвел просил включить систему вентиляции. Как же это сделали, если никто не входил внутрь?
— На крыше имеются дублирующие устройства, сэр. Все предохранители, соединения, электрические зажимы проводов также расположены на крыше.
Сделано для того, чтобы электрики, проводящие ремонт или профилактику, не входили в помещения.
— Предусмотрительно, — отметил Харденджер. — Открывайте.
Дверь распахнулась, все вошли и направились длинным проходом влево.
Лаборатория № 1 располагалась в правом дальнем углу, в двухстах ярдах от входа. Далековато, но во всем блоке был только один выход. Для безопасности. Пока шли, миновали полдюжины дверей, открывающихся фотоэлементами, пятнадцатидюймовыми ручками, рычагами, и, наконец, подошли к лаборатории N 1. Кландон лежал с дальней стороны массивной двери, его трудно было узнать. Я дружил с большим, грузным, грубовато-добрым веселым ирландцем. А сейчас передо мной лежал маленький, скрюченный труп. Того Кландона больше не существовало. Даже лицо исказила смерть — расширенные обезумевшие глаза, уставившиеся в одну точку, закушенные в смертельной агонии губы. Поглядев на это лицо с застывшей гримасой, никто не сомневался бы, что Нейл Кландон скончался в страшных муках.