Я поблагодарила Владислава Леопольдовича и повесила трубку. Значит, до семи Петров был в штабе. Куда он поехал потом? Явно не домой. Жене он сказал, что у него встреча и он придет домой не раньше девяти. Отсюда следует, что эти два часа Александр Петрович собирался провести в каком-то другом месте. Встреча, встреча, крутилось у меня в мозгу. Интересно, с кем? Деловая встреча с партнерами в ресторане? Может быть. Но об этом должен был знать Корниенко, а он сказал, что о планах Петрова на вечер не знал. Если бы Петров занимался какими-то предвыборными делами Юрия Назаровича, Корниенко тоже должен был быть в курсе…
Ну а если предположить, что никакой встречи у Петрова не было, вернее, была, но только не деловая, а амурная, о которой необязательно знать начальнику, а тем более жене? Тогда завеса этого таинственного исчезновения несколько приоткрывается. Вот только Наперченов очень уж возмутился, когда я сегодня утром намекнула о такой возможности. Но это его обязанность — он и должен печься об имидже своего кандидата и его помощников и представлять их в выгодном свете, тем более перед журналистами. Так что, шерше ля фам получается?
Мне вспомнился разговор с женой Петрова или с вдовой? Черт ее знает, как ее сейчас называть. Пусть будет жена, решила я, пока не установлено, что Александра Петровича нет в живых. Так вот, вернемся к разговору с женой господина Петрова. Состояние ее на тот момент я бы охарактеризовала как неустойчивое и не стала бы спорить даже на свой дневной заработок, что все, что она мне сообщила, является правдой. А что же по существу она мне сказала? Что Александр Петрович частенько стал задерживаться вечерами. Что ей тошно и тяжело. Что у сына невеста лет на десять старше него. Что… Плавный ход моих мыслей прервал телефонный звонок. Марина сообщила, что меня спрашивает Михаил Францевич.
— Хорошо, соедини. — Я подумала, что этот звонок очень кстати.
— Оля, добрый вечер, — узнала я мягкий баритон Оленича, — ты не забыла о нашем уговоре?
— Миша, — не ответила я на его вопрос, у Петрова была любовница?
— Но я же сказал, — замялся ошарашенный Михаил, — что не слишком хорошо знаю Александра Петровича.
— Так была или нет?
— Ну, была, — выдохнул он, — что теперь скрывать, об этом все знали.
— Кто?
— Ты ее, наверное, видела сегодня, когда приходила к нам в офис. Она должна была попасться тебе навстречу.
— Блондинка лет тридцати в черном пальто? — Я вспомнила женщину, при виде которой у Самаркина отвалилась челюсть.
— Точно, — подтвердил Михаил. — Так как насчет пикника?
— Погоди.
— я нетерпеливо оборвала его, — она у вас работает?
— Не знаю я, где она работает.
— Тогда что она делала в вашем офисе?
— Это секрет.
— хитро произнес Оленич, — но тебе могу сказать, если пообещаешь поехать на пикник.
— Обещаю, говори, — выпалила я.
— Кажется, она переключилась на шефа.
Я чуть было не свистнула прямо в трубку. Вот это да! Черт, что же это получается? Да ничего пока не получается, успокоила я себя. Юрий Назарович человек свободный, так что…
— Как ее зовут? — все же поинтересовалась я.
— Дина Дашкевич.
— Где она живет?
— О господи, — взмолился Оленич, — спроси что-нибудь попроще.
— Хочешь сказать, ты у нее ни разу не был? — подцепила я его.
— Мне не нравятся блондинки, — парировал он.
— Ладно, спасибо, — поблагодарила я его и хотела повесить трубку.
— Оля, Оля, — остановил он меня, — а как же пикник?
— Перезвони попозже, может, что-нибудь придумаем.
Я положила трубку и снова глубоко задумалась. Что у нас получается? У Петрова — примерного семьянина, по словам Корниенко и Наперченова, оказывается, была любовница. Ну, Наперченов-то об этом мог и не знать, а вот Корниенко уж точно был в курсе, тем более что Дина после Петрова перекинулась на него. Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Кряжимский.
— Оля, я насчет твоего интервью, — он сел на стул напротив. — Будем давать в номер?
— Обязательно. Я еще обрисую его внешность для большей убедительности. А впрочем вы же его видели по телевизору, так что добавьте что-нибудь сами.
— Конечно, сделаем, не волнуйся, — заверил меня Кряжимский.
— Тогда можете идти домой, уже почти семь.
— Что мне дома-то делать, старику? — произнес Кряжимский.
— Немного поработаю еще.
— Хорошо, — кивнула я, — тогда окажите мне услугу, — я хитро посмотрела на него. — Мне нужен адрес одного человека, а адресно-справочное бюро уже закрыто. Может, вы попробуете по своим каналам?
— Всегда рад, Оленька, — с готовностью согласился он.
Я написала на листочке имя, фамилию примерный год рождения бывшей любовницы Петрова, и Кряжимский отправился в секретарскую звонить своим приятелям и знакомым, которых у него за долгую журналистскую карьеру накопилось бесчисленное множество. Минут через пятнадцать он вернулся и положил передо мной лист бумаги, исписанный почти стенографическим, но вполне читаемым почерком. Из него я узнала, что Дина Аркадьевна Дашкевич, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, прописана в Тарасове по улице Кутякова, пятнадцать.
— Сергей Иванович, вы — гений, — воскликнула я, с благодарностью глядя на своего зама.
— Чего уж там, — махнул рукой Кряжимский, — ты лучше расскажи, что накопала?
Я передала Кряжимскому все, что произошло со мной за сегодняшний день, опустив за ненадобностью приключение в примерочной кабинке.
— Лихо, лихо, — похвалил Кряжимский. — И нечего удивляться, что твой Корниенко спокойно ведет дела со своим политическим противником. Ведь политика — это такая же игра, как и любая другая, только ставки в ней гораздо выше — власть, которая открывает просто сумасшедшие перспективы. Выступая с трибуны в Думе, депутаты могут поливать друг друга грязью, а в перерыве между заседаниями мирно беседовать в думском буфете за рюмкой чая и решать свои финансовые вопросы. Ты разве этого не знала? Все различие Саблина и Корниенко заключается в том, что у их партий разные названия, а суть дела от этого не меняется. Кто наобещает больше других, кто сможет заставить избирателей поверить ему, а не другому, кто сумеет привлечь к себе внимание любыми законными и незаконными способами — тот и на коне, то есть в Думе. А там уж ему открываются поистине безграничные возможности.
— Вы мне прямо урок политграмоты прочитали, — усмехнулась я. — По вашему выходит, что в Думу рвутся из меркантильных соображений? А, как же народ, которому так щедро раздаются предвыборные обещания?
— Народ — это стадо, которое ведут на заклание, — грустно сказал Кряжимский.
— И мы с вами, значит, тоже — стадо?
— В какой-то мере.
— С вашей философией — хоть в петлю лезь, — я достала сигарету и закурила.
— Ну зачем же сразу в петлю, можно еще посопротивляться немного, что мы и делаем в силу своих возможностей, — резюмировал он улыбнувшись.
От его улыбки на душе как-то сразу потеплело. Я взглянула на стол и, увидев записку с адресом Дины, попрощалась с Сергеем Ивановичем и стала собираться.
— Хочешь нанести визит госпоже Дашкевич? — полюбопытствовал Кряжимский. Я молча кивнула, накидывая на плечо ремень «Никона».
— О чем собираешься говорить?
— Пока не знаю, — я пожала плечами, там видно будет.
— Что ж, экспромт — это неплохо, — заметил он, — но я бы на твоем месте поинтересовался, где она была вечером в день исчезновения господина Петрова.
— Поинтересуюсь, — ответила я уже с порога.
Сумерки уже накрыли город серой прозрачной накидкой, когда я остановилась возле дома номер пятнадцать по улице Кутякова. Это был типовой девятиэтажный дом из силикатного кирпича, ничем не отличавшийся от своих собратьев той же серии. Поднявшись на третий этаж, я долго давила кнопку звонка, но никто не откликнулся на непрекращающуюся трель. Еще раз взглянув на листок и убедившись, что пришла точно по указанному адресу, я спустилась вниз и отправилась домой — нужно было бросить чего-нибудь в топку для поддержания жизненных сил.