Майк напрягся.
— Звонков кому?
Выражение лица Олсона стало жёстким и безжалостным.
— Опять же, неважно. Что должно иметь значение для тебя, так это то, что эти звонки принесут тебе сильную душевную боль. Под этим я подразумеваю, что многие люди, о которых ты заботишься, умрут. И ты не сможешь это остановить.
Майку снова сильно напомнили ту первую ночь этого безумия. Он чувствовал себя пойманным. В ловушке. Беспомощный. Он мог действовать, чтобы помочь этой девочке сейчас, или он мог сделать, как ему сказали. В любом случае, это, вероятно, привело бы к чему-то недопустимо трагичному.
Он покачал головой.
— Почему я? Почему это должен быть я? Любой из вас мог доставить эту… посылку. Чёрт возьми, почему ты заставляешь меня делать эту грёбаную херню?
Олсона это проявление эмоций не смутило.
— Я понимаю, что ты расстроен. Но тебе нужно пока отложить это в сторону. Надя всё объяснит, как только ты доберёшься до её дома.
Майк ничего на это не сказал. Он лишь снова покачал головой и продолжил борьбу, чтобы не развалиться окончательно.
Олсон хмыкнул.
— Я расценю твоё молчание как согласие. Ты чертовски хорошо знаешь, что не собираешься рисковать жизнями всей своей семьи и друзей ради одной маленькой девочки. А теперь помоги мне поднять бочку на эту тележку.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Обратная дорога через город к дому Нади была ещё более нервной, чем напряжённая дорога от колл-центра до ресторана «Жирного Сэма». Не помогало и то, что он, казалось, ловил каждый красный свет на пути к её подразделению, тем самым удлиняя испытание на неисчислимые минуты. До недавнего времени он никогда не был особенно суеверен, но теперь было легко увидеть в этом дополнительное свидетельство того, что какая-то сила во Вселенной работает против него. То, как проходил день, определённо напоминало работу невидимого злобного космического шутника, с множеством идеально рассчитанных по времени блокпостов, появляющихся через определённые промежутки времени, призванных свести его с ума от разочарования и беспокойства. Он ещё не знал, в чём на самом деле заключалась главная шутка, но был почти уверен, что является неотъемлемой частью её кульминации.
И никогда не переставал осознавать живой человеческий груз, спрятанный в багажнике его машины. Плохо, что он вообще у него был, но драйв мог быть по крайней мере немного менее напряжённым, если бы бочка не была слишком большой, чтобы поместиться в багажнике. Первоначально это было источником облегчения, так как он предполагал, что Олсон или Надя просто позовут кого-то ещё, чтобы перевезти «посылку», кого-то с автомобилем, в котором достаточно места в багажнике. Он должен был знать, что так легко не сорвётся с крючка. Олсон проконсультировался с некоторыми сотрудниками и раздобыл банджи-шнуры. Некоторые из них использовались для фиксации крышки бочки после того, как бочка вклинилась до упора. Протесты Майка о том, что это слишком рискованно, были услышаны равнодушными.
— А если меня остановят? — спросил он дородного менеджера ресторана, изо всех сил стараясь, чтобы тон его голоса не повысился до нытья. — Копы могут захотеть узнать, что в бочке.
— Ну, тебе лучше надеяться, что тебя не остановят, — был менее чем полезный ответ Олсона.
Его личная безопасность была лишь частью этого. Да, он убил человека после того, как эти люди угрожали ему и загоняли в угол. Это было плохо и пятно на его душе, которое он никогда не сможет стереть. Но была огромная разница между совершением чудовищных поступков, потому что вам нравилось их делать, и совершением их, потому что вас принуждали. В душе он не был плохим человеком. Правда, он не хотел сейчас встречаться с представителями закона, но и не хотел, чтобы этой девочке причинили какой-либо вред. И всё же, если он не предпримет какие-либо действия, ей определённо будет причинён вред.
Однако, как всегда, его возможности казались ограниченными, а то и вовсе отсутствующими. Во-первых, было ограничение по времени, чтобы добраться до дома Нади, с которым нужно было бороться, но более серьёзным осложняющим фактором была конфискация мобильного телефона Олсоном перед его отъездом из «Жирного Сэма». Приказ Нади, по словам Олсона. Ей не хотелось, чтобы он звонил родственникам с предупреждениями, а потом в последнюю очередь мчался в полицию. И ограничение по времени означало, что он не мог рисковать, останавливаясь где-то, чтобы найти другой телефон для использования. Он не мог сделать ничего, кроме того, чтобы делать то, что ему было сказано, чтобы не подвергать опасности людей, о которых он заботился.