— Умом я все это понимаю.
— Кто такой — несчастный человек, по — твоему?
— У которого неприятности.
— Нет. Несчастный тот, кто не понял чуда своего существования; тот, кто не понял чуда жизни.
— Все общие слова. Вот кто бы взял да и научил быть счастливой…
— Я научу.
— Ну и как?
— Хочешь быть счастливой — будь.
— Шутите.
— Нисколько. Нина, допустим, тебе предложили два варианта: получить готовый дом или возможность его построить. Что бы ты выбрала?
— Я знаю, как надо ответить: мол, начала бы строить… Но я бы взяла готовый.
— Отсюда и все твои беды.
— Любой незакомплексованный не стал бы корчиться.
— Счастье, Нина, это здание, которое надо построить. Из кирпичиков. Несколько кирпичей я уже назвал: здоровье, свобода, молодость, мир… И, конечно, любовь. Ты ведь не только дом не стала бы возводить, ты и любовь — то взяла бы готовенькую.
— Как это готовенькую?
— Сидишь дома, открывается дверь, входит парень — и все. А дальше пошла сплошная элегантность: свечи, шампанское, бананы, водка со змеей, пурпур… И это любовь? Вместе вы ничего не создали и ничего не выстрадали, не передумали и не помечтали… Впрочем, ты даже ничего о нем не знаешь.
— По — вашему, с шалаша начинать?
— Именно.
— Старомодно. Теперь приданое дают, подавиться можно.
— Ну, и счастливы они, с приданым — то? Каждая третья семья распадается.
— У меня и распадаться нечему.
— Если оставила ребенка, то у тебя тоже будет семья.
— Ребенок без отца…
— Ты же говоришь, что любишь Валерия? Тогда жди его, носи передачи, сообщи о ребенке… Это не пурпур, но это и есть любовь.
— Какие же передачи? Он же еще на свободе…
— Поймаем, это дело времени.
— Сколько ему дадут?
— Не знаю, грехов много. Максимальное наказание — пятнадцать лет…
— А простить могут?
— За что простить — то?
— Ребенок будет у него…
— Ребенок будет у тебя. А ты ему кто?
— Сергей Георгиевич, а с заключенными браки разрешают?
— Да, случается.
— Из — за ребенка ему хоть срок скостят?
— Нина, несколько крупных краж, наверное, на сотни тысяч. Ценности неизвестно где. Профессиональный хитрый преступник, намеревается бежать за границу — Где повод смягчить наказание?
— Другим — то смягчают. Теперь милосердие.
— Другим есть за что.
— Сергей Георгиевич, а разве бывают такие люди, у которых ничего хорошего нет?
— Что у него хорошее, что?
— Если я назову, то ему зачтется?
— Смягчают вину не хороший характер или любовь, скажем, к детям, а обстоятельства, указанные в законе.
— Какие?
— Вот что смягчит вину, и существенно… Если Куфелкин явится с повинной и вернет украденное.
— Сергей Георгиевич, я что — то хочу вам сказать…
— По — моему, ты все время что — то говоришь.
— Очень серьезное.
— Слушаю.
— Дайте дух перевести…
— Тебе не плохо?
— Да нет, я решиться не могу.
— Я подожду.
13
— Говорите, Валерий рецидивист… Кражи на нем висят. Да и я про него плела без зазрения совести. А вы знаете, что он конфеты любит?
— Какие конфеты?
— Самые простенькие. Например, «Школьницу» за рубль шестьдесят.
— Это ты к чему?
— Не только бананы и шампанское. А знаете, кошек обожает. Как — то принес котенка, у мальчишек отобрал. Только усы да брови торчат, до того маленький, рыженький. Носик красный, ушки розовые и ходить не может, его заносит; есть не умеет, пришлось учить мордой в молоко. Он и сейчас у меня живет.
— Ну и что?
— Однажды были мы в магазине… Валерка увидел, как старушка брала двести граммов колбасы. Да еще просила порезать. Ну кто теперь вареную дешевую колбасу берет по двести граммов? И в килограмме — то мяса не отыщешь. Что сделал Валерка? Она оставила на столе свою торбочку и пошла за свеклой. За одной штучкой, между прочим. Валерка потихоньку ей в торбу палку копченой кооперативной колбасы и запихал.
— Так, интересно.
— Он плакать любит.
— От чего?
— От много чего. В кино может заплакать на индийском фильме. Как — то деда увидал, которому улицу было не перейти, перевел, а глаза, вижу, на мокром месте. Приснится что — нибудь тяжелое, проснется и заплачет. Страшно, когда плачет мужчина.
— Видимо, нервы.
— А однажды сказал, что опостылело ему все, бросить бы и уехать на жительство в деревню.
— Что опостылело?
— Наверное, живопись. Сергей Георгиевич, я, может, и глупая, но сердцу своему верю… Любовь это, не любовь, но душа его ко мне повернута.
— Нина, это и есть то серьезное?
— Валерий не только вор, он и добрый,
— Все, что ты хотела сказать?
— Нет. Сергей Георгиевич, я от вас утаила один факт…
— Какой? Смелее — смелее.
— Сегодня пятница… В воскресенье Валерий ждет меня в Поморске.
— Это он по телефону сказал?
— Да, когда звонил ночью.
— Зачем ждет?
— Об этом разговора не было.
— Где ждет, во сколько?
— Если скажу, то что?
— Как что?.. Сама понимаешь.
— Ага, поедете и арестуете.
— Моя обязанность.
— А я?
— Мы же говорили… Если любишь, то будешь ждать.
— Пятнадцать лет? После того, как я помогла его арестовать? Да он меня проклянет, и правильно сделает.
— Но ведь ты для чего — то мне сообщила о предстоящем свидании?
— Думаете, для того, чтобы ваши сотрудники поехали вместо меня? Нет, Сергей Георгиевич, обижайтесь на меня, арестовывайте, режьте на куски, но я никогда Валерия не выдам. Да меня любой суд оправдает. Еще чего: собственноручно сажать отца будущего ребенка.
— Нина, но у меня есть и другие средства найти Куфелкина в Поморске.
— Без меня никак не найдете. А если будете за мной следить, то я не поеду.
— Как ты узнаешь, будем следить или нет?
— А я с вами договорюсь.
— О чем?
— О том, что я поеду одна в Поморск и привезу Куфелкина.
— Куда привезешь?
— Сюда, к вам.
— Ты, оказывается, умеешь острить.
— Я серьезно. Только вы дадите слово, что за мной следить никто не будет и ничего предпринимать пока не станете.
— Никаких слов давать не намерен.
— Почему?
— Ей — богу, детский сад… Ты же только сейчас говорила, что ловить отца своего ребенка не будешь?
— Разве я ловить поеду? Уговаривать явиться с повинной. Придет сам, добровольно, принесет все иконы и картины, и пурпур Ольхина… Смотришь, скостят срок. Суд не на осуд, а на рассуд.
— Нина, для тридцатилетней женщины это слишком наивно.
— Вы не верите, что так сделаю? Я дам честное слово. А мое слово верное, все в цехе подтвердят. Я могу запутаться, но уж если что знаю твердо, то на том и закаменею.
— Ты хочешь, чтобы надо мной весь город хохотал? Послал девчонку за преступником, который находится во всесоюзном розыске…
— Эх, Сергей Георгиевич, замах у вас верстовой, а шаг метровый.
— В каком смысле?
— Умный вы человек, обо всем судите. Про любовь много хорошего сказали, про смысл жизни, про счастье из кирпичиков… Глаза мне завязывали. Знаете, я вас сравнивала. Инженер знакомый на заводе есть… Примерно ваших лет. Автолюбитель, машину свою имеет. Ни поговорить с ним, ни поспорить. Про запчасти думает да про покрышки. Каждую свободную минутку выскакивает на улицу и эту машину поглаживает. Я сравнивала… Дядя Костя на нашей лестничной площадке живет, тоже ваших лет — в домино играет и телевизор смотрит. Я сравнивала… Ученого знаю, специалист по всем западным литературам, тоже ваших лет. Травы, массажи, сауны, голодания… Одного кефира может с голодухи четыре бутылки выдуть, и говорить, кроме как о своем здоровье, он ни о чем не будет. Сравнивала я, сравнивала, и досравнивалась.
— Нина, рассуди здраво. Допустим, поедешь к нему… Неужели ты веришь, что человек, совершивший несколько краж, скопивший ценности и навостривший лыжи за границу, послушает случайную очередную знакомую и придет с повинной? Чепуха!