— Вам лучше, чем кому-либо другому, должно быть известно, что вы — первый и единственный мужчина, которому я принадлежала, — только и вымолвила Элисия.
Руки Алекса судорожно сжались, на щеках заиграли желваки; он не мог больше сдерживать полыхавшую в нем ярость. Отвернувшись от Элисии, которая смотрела на него своими огромными зелеными глазами, будто обвиняла его в каком-то преступлении, он обвел глазами комнату, и взгляд его уперся в куколку с фарфоровым личиком, которая словно дразнила его своей нарисованной улыбкой, олицетворяя все женское неизбывное предательство. Жилы у него на шее мучительно напряглись, ему захотелось уничтожить, растоптать эту улыбку. Рука его протянулась, схватила куклу, и, не обращая внимания на отчаянный крик за спиной, он швырнул ее на пол, этот символ всего, что он ненавидел. И она осталась там, сломанная, с разбитым вдребезги лицом.
Элисия проскользнула мимо него и упала на колени, на острые фарфоровые осколки. Склонившись над куклой, она подняла кусочек лица… Белокурый локончик жалко свисал с раздавленной головки. Элисия распростерлась на ковре, защищая всем телом сломанную куклу. Отчаянные, безудержные рыдания, исторгнутые из самой глубины души, сотрясали хрупкое тело.
Алекс застыл на месте, ошеломленный собственным взрывом, внезапной потерей самообладания. Наконец плач Элисии вернул его на землю. Растерянно глядел он на лежащую у его ног фигурку, сотрясаемую душераздирающими рыданиями. Он взял ее за плечи, собираясь поднять, но она вырвалась, отпрянула, словно обожженная его прикосновением, и затихла в углу, как побитый щенок.
Алекс тихонько выругался. Решительно подхватив ее под руки, он поднял ее с ковра и крепко удерживал на месте, несмотря на ее усиленные попытки освободиться.
— Успокойся, Элисия. Бог мой, я не собираюсь тебя бить. Тебе незачем вырываться.
Тогда Элисия сдалась и обмякла в его руках, а он продолжал крепко прижимать ее к груди. Затем он бережно положил ее на атласное одеяло и ставшими вдруг странно неуклюжими пальцами откинул с нежного лба жены пышные волосы.
— Элисия, погляди на меня, — велел он, но ее невидящие глаза уставились в пространство. Лицо ее покрылось мертвенной бледностью, заплаканные глаза покраснели, веки набрякли. Нагнувшись, он высвободил из судорожно стиснутых пальцев осколок разбитой куколки.
— Я тебя ненавижу, — прошептала Элисия безучастным голосом, когда Алекс, смочив носовой платок водой из графина, стоявшего на прикроватном столике, протер ей исцарапанные ладони.
Закончив, Алекс встал и холодно ответил:
— Взаимно, мадам.
С этими словами он удалился. Элисия услышала, как дверь между их комнатами захлопнулась… Закрылась не просто дверь между соседними спальнями… Приподнявшись на локте, она откинулась на подушки и полусидя посмотрела на беспорядок на полу. Там лежали разбитые его властной рукой все ее надежды и мечты, все ее иллюзии и убеждения, небрежно и беспощадно уничтоженные в один миг свирепой ярости.
Стоило ей о них горевать? Если быть честной, ей следовало признаться себе самой, что она уже почувствовала, как эти идеалы постепенно разрушаются, ей просто не хотелось в этом сознаваться. Возможно, потому, что это было единственным ее достоянием, единственной жизненной опорой. Даже ложная вера гибнет с трудом. Все, что она хотела от жизни, это быть любимой и лелеемой, желанной и защищенной. И жить в кругу своей семьи. Если она утратит веру в эти мечты, что ей останется? Нет, скорее она согласится умереть, чем расстаться с ними.
В чем ее вина? Чем заслужила такой жестокий удар? Элисия сдавленно засмеялась. Она полюбила дьявола… Конечно, теперь она должна терпеливо принимать все сюрпризы судьбы.
Глава 13
В траве скрывается змея.
Элисия пробежала пальцами по тонкой тисненой коже переплета лежавшей у нее на коленях книги. Впадинки узора были шершавыми на ощупь. Алекс снова отправился куда-то на верховую прогулку с леди Вудли. Это ни для кого не было секретом. Лорд Тривейн прямо сообщал ей, куда именно он отправляется и с кем, он явно наслаждался, говоря это. Судя по всему, его не волновало холодное молчание жены и то, что она не отвечала на его вызов.
Интересно, сколько было у него уже свиданий с вдовой? Встречались ли они в каком-нибудь укромном местечке? Что ж, леди Вудли оказалась права: она вернула прежнего любовника. Элисия представила торжествующую улыбку, с которой обольстительная вдова заглядывает в золотые глаза Алекса. Что ж, пусть берет его себе… Элисия презирает Алекса за его поступок, испытывает к нему отвращение. Нет, неправда! Себя она обманывать не могла. Она все еще была им покорена. Несмотря на всю свою рассудительность, она любила Алекса больше чем когда бы то ни было. Она сгорала от желания. Невыносимо было видеть в глазах любимого человека отвращение и презрение… Как ужасно было лишиться его уважения! Последняя судомойка значила для лорда Три-вейна больше, чем собственная жена.
Но могла ли она всерьез винить в этом Алекса? Улики против нее были неопровержимы. И вместе с тем что могла она поделать? Она дала слово чести, и нарушить его было невозможно. Элисия не могла рисковать жизнью любимого брата, но не только для него могли оказаться трагическими последствия нарушения данного ею слова.
Остается лишь ждать, набравшись терпения. И возможно, однажды Алекс узнает правду об этой ночи. А пока руки Элисии были связаны, и от этого еще более нестерпимыми казались бесконечные тоскливые дни, полные мук ожидания. Не в силах рассеять недоразумение, Элисия лишь беспомощно наблюдала, как пропасть между ней и Алексом расширяется.
Если бы произошло хоть что-нибудь! Однако все ее настороженное внимание не давало никаких сведений, заслуживающих передачи Джимсу для Айана. Сквайр не искал личных встреч с графом, по крайней мере на глазах у Элисии. Они поддерживали обычные добрососедские отношения, находясь в обществе других гостей.
Элисии трудно было привыкнуть к мысли, что сквайр — контрабандист и предатель. Она наблюдала, как забавляет он гостей веселыми рассказами, улыбаясь благодушной улыбкой ангела-хранителя. А граф… Как легко поддалась она на его лесть и жалостливые рассказы! Он продолжал искать ее общества, навязывая свое внимание с еще большей пылкостью. Тем более что Алекс проявлял недвусмысленное внимание к леди Вудли, вызывая самые разные толки среди гостей, и был глух и слеп к ухаживаниям француза за маркизой.
Все они жили словно на краю пропасти. Это ощущение усилилось как-то вечером, когда в огромной гостиной Блэкмор-Холла гремел смех после одной из многочисленных историй, которыми сквайр потчевал своих гостей. Его смех заглушал все другие голоса.
Элисия подумала не без некоторого цинизма, что обстановка напоминает последние дни Помпеи: ничего не подозревающие люди веселятся в преддверии гибели, и только она знает о грядущем.
Каков же будет конец, последний акт этой шарады перед тем, как опустится занавес? Сквайра и графа ждет суд за измену, Луизу и миссис Блэкмор — позор… Как встретят они этот удар судьбы? Смогут ли избежать печальной славы?
Миссис Блэкмор. Сможет ли она выдержать это испытание? Несомненно, что она во всем опиралась на сквайра, внимала каждому его слову и жесту. Она сидела в уголке своей роскошной гостиной, словно маленькая мышка в комнате, полной гладких сытых кошек. Кутаясь в неизменную шаль, она робко поглядывала на окружающих. Несмотря на все усилия, Элисии ни разу не удалось вовлечь ее в разговор или даже в простой обмен любезностями. Впрочем, это, кажется, не удавалось никому, и немного погодя гости просто переставали обращать на нее внимание, забывая о существовании миссис Блэкмор.