— Прогресс, — сказал Ферман, не глядя на меня. — Когда мы его встретили, все, что он мог издать, была вонючая «Ода к радости». И мы заставляли ее играть, пока у него слезы из глаз не начинали литься.
— Зачем?
— Он тогда не был Дьяволом. — Ферман обвел взглядом зал — генерал, обозревающий свои войска на поле битвы. — Он был испуганным маленьким ребенком, вынужденным ходить через нашу зону, чтобы брать уроки саксофона.
— Кто же отпускал ребенка среди ночи для…
— Средь бела дня, Боддеккер. Мы с парнями встречали его каждую среду и вытрясали деньги, которые давали ему на уроки. Каждую среду. В дождь или солнце. А он все равно шел на урок. Так что мы начали подкарауливать его на обратном пути и спрашивать: «Йо-хо, Джеймс, что ты сегодня выучил?» Заставляли раскрывать футляр, вынимать этого монстра и играть «Оду к радости». Только эту мелодию он и знал наизусть. А потом мы отбирали у него ноты и разбрасывали отсюда аж до самого парка.
Но странное дело, Боддеккер: он никогда не сдавался. Он опять шел на урок, каждую среду. И мы опять отбирали у него деньги. И после урока мы ловили его, окружали и заставляли играть «Оду к радости», пока он не начинал захлебываться собственными слезами. Дьяволы смеялись над ним. А он не сдавался.
А потом… однажды я шел… в общем, по своим делам. Я спустился в метро и в одном из переходов услышал знакомые звуки. Там стояла толпа. Они собрались вокруг музыканта, у него на платформе лежал футляр, и все кидали ему деньга. Это был Джеймс, и он играл ту же самую песню, оду к этой грёбаной радости, и играл прекраснее, чем я когда-либо слышал. Колтреновский стиль — так он мне потом сказал. Смотри: первые несколько недель мы стрясали с него деньги, и он не платил за уроки, обещая отдать позже. А мы всегда, всегда, всегда отбирали у него деньги, которые давали ему родители. Так что он наплел родителям что-то там о своих отлучках и ходил играть в метро, чтобы продолжать уроки. Можешь себе представить, что я почувствовал?
— И ты сделал его Дьяволом.
— Не так быстро. Сперва должен был получить значок Джет. Джет пришел к нам из Гарлема. Бросил свою тамошнюю банду, сказал, что они хотели попользоваться его сестрой, а он не желал в этом участвовать. Они пытались настаивать, и тогда он сломал шею их главарю. Тот чудом выжил. Так что Джет послал все к черту и взял ноги в руки. Так вот, он шел аккурат мимо этой церкви в три часа ночи, а мы случились по пути. У нас была непростая ночка, но запал еще не прошел. Так что мы решили на него наехать, а Джет разделал нас под орех. Уложил четверых парней. Мне показалось, что он убил одного нашего, и я просто взбесился. Джет оказался хорош. Он имел какое-то представление о рукопашном бое. Не профессионал, конечно, но он был опасен. Я поглядел на моих парней — все в крови и синяках… Я мог сделать только одно, чтобы сохранить лицо. Я предложил ему присоединиться.
Ну вот, и теперь он должен был получить свой значок, а стычек никаких не предвиделось. Милашки тогда еще не стали такими сучарами. Просто кучка парней, которые собирались в секретном клубе и трахали друг друга. Мы только что заключили договор с Остроголовыми, и нападать было не с чего. И мы не хотели наезжать на цивила. В общем, полная труба.
А все это произошло после того, как я увидел Джеймса в метро. Я никогда не говорил об этом другим и до сих пор не сказал. И Джимми Джаз тоже ничего не знает. Так вот, мы немного расслабились и пропустили несколько сред. А к тому времени, как мы соскучились по «Оде к радости», Джимми перестал появляться. Мы решили, что он стал ходить другой дорогой. Тогда мы выяснили, где он берет уроки, и подвалили к дому в тот момент, когда Джимми оттуда выходил. И увидели, как он садится в коляску вместе с одним сволочным торговцем, который жил по соседству. Ну, мы раньше видели этого парня: он часто захаживал в секретный клуб Милашек, поэтому мы знали, что он педиатр…
Джимми Джаз все еще играл на саксофоне, так что мне пришлось взять на себя его обязанности.
— Ты хочешь сказать — педераст?
— Да. — Ферман кивнул. — Именно так. Педераст. В любом случае этот парень, как мы знали, любит сначала подружиться со своей жертвой, а потом уже ее обрабатывает. И этого нельзя было допустить, потому что Джеймс принадлежал нам. То есть мы, конечно, не собирались его трахать… А даже если бы и собрались — это наше право, а никак не его. Так что мы решили вмешаться.
— И тогда Джет получил свой значок.
— Ага. — Ферман зубасто улыбнулся. — Одна из лучших вещей, что мы когда-либо сделали. Заодно мы выяснили, что Джет умеет рисовать. — Он рассмеялся. — Тебе надо бы видеть, как Дьяволы выглядели раньше. Как герои какого-то вонючего детского шоу. Одним словом, этот торговец очень скоро отсюда уехал, а дальше было вообще круто. Через несколько дней… Ну, мы здорово повеселились, и вот: три часа ночи, все порядочно нажрались и вдруг слышим жуткие звуки. Мы вываливаем наружу, готовые удавить того, кто это делает. Стоим на ступеньках церкви, а Джеймс стоит внизу и играет «Оду к радости». Видит нас и заканчивает. Не прерывается, обрати внимание. Заканчивает. А потом кричит нам: «Идите сюда, вонючие трусы, я вас отымею одного за другим! Вы хотели меня убить, так идите сюда. Я буду драться».