Пора было менять тему.
— Насколько я понимаю, вы желали обсудить со мной текст сценария, — проговорил я.
Дрейн вышел из мечтательного состояния.
— Да. Верно. У меня есть кое-какие вопросы, Бонни-кер… — Я не стал его поправлять. Норман Дрейн включил свой ноутбук.
— Да, — сказал он, глядя на экран. — Каковы мотивации моего персонажа, Бохекер? Вы можете себе представить, что нормальный здравомыслящий человек вдруг начнет задирать банду хулиганов? Это же чушь собачья! С какой стати мне это делать? И потом, почему я должен лгать жене? Почему я вообще ей об этом рассказываю? С чего вы взяли, что моего персонажа это волнует? Дружок, я думаю, ролик нуждается в серьезной переработке.
— Вот что, дружок…
Это сказал не я. Это вступила Хонникер из Расчетного отдела. Она ринулась в битву, прежде чем я успел раскрыть рот.
— Единственная вещь, которую стоит переработать, — это твое отношение к ролику. Или, может, у нас на повестке дня стоит переориентирование?
Я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. И только ценой невероятных усилий мне удалось справиться с собой. Тем временем Хонникер продолжала:
— Это отличный интересный сценарий, который понятен любому школьнику. Вы лжете вашей жене, поскольку не желаете сознаваться, что совершили глупую — глупейшую — ошибку и пострадали исключительно по собственной вине. Ложь преследует двоякую цель. Во-первых, вы преподносите произошедшее как бессмысленный акт насилия, тем самым сохраняя статус семейного героя. Во-вторых, вы используете прием, который в рекламном бизнесе называется «смеховая разрядка». Она работает как противовес жестокости и способ привлечь внимание. Что же до мотивации того, почему вы начали задирать хулиганов — я думаю, если б вы взяли на себя труд хоть немного пошевелить мозгами, то и сами бы догадались. Или эта машина под простыней запрограммирована заодно и на то, чтобы кормить вас с ложечки?
Дрейн смерил Хонникер странным взглядом. Его губы изогнулись, словно он собирался выплюнуть ответ, и только элементарная порядочность принуждает его сдерживаться. Наконец актер проговорил:
— Слушай, моя сладкая, кто здесь автор?
— Я, мистер Дрейн, — отозвался я. — Однако коллега все правильно вам объяснила. Могу только прибавить, что если вы называете себя профессионалом и требуете подобных гонораров, то должны выполнять работу, за которую вам платят, и самостоятельно изыскивать ответы на вопросы по сценарию. Если они у вас возникают. Также я буду вам крайне признателен, если вы не станете именовать эту интеллигентную женщину — равно как и любую иную женщину в этом месте — «моей сладкой».
— Ну-у… — сказал Норман Дрейн, снова скривив губы.
— Почему бы вам не просмотреть текст еще раз? — предложил я. — Если у вас будут проблемы к тому моменту, как начнется съемка, мы посмотрим, что можно сделать.
У Дрейна задергалось веко. Он отвернулся от нас и выдавил:
— Хорошо. Отлично.
— А пока, — сказала Хонникер, — вам стоило бы заняться своей левой рукой. Неизвестно, в каком ракурсе вам придется держать коробку.
— Да, конечно, — отозвался Дрейн без особой уверенности в голосе. — Конечно. — Он закрыл за нами дверь, и через несколько секунд из комнаты донеслось жужжание шестерней.
Я повернулся к Хонникер, и мы одновременно сказали: «Спасибо» — а потом рассмеялись. Слова были не нужны. Я обнаружил, что смотрю на нее — а она на меня. Наступило одно из тех удивительных мгновений, когда неуверенность обращается неуловимым стремительным движением. И губы начинают сближаться, притягиваясь друг к другу, подобно магнитам…
— Приехал Чарли Анджелес, — вдруг сказал кто-то, и слова эхом разнеслись по залу, повторяясь как мантра.
— Приехал Чарли Анджелес.
— Приехал Чарли Анджелес.
— Приехал Чарли Анджелес.
— Приехал Чарли Анджелес.
Мгновение было упущено. Я давно уже ожидал Чарли Анджелеса. И не я один. Хонникер отвернулась от меня и уставилась на дверь. Все взгляды в студии обратились в ту же сторону, дабы не пропустить прибытие Чарли Анджелеса. Однако Чарли вошел не сразу, и установилась длинная, томительная пауза. В ходе ее пришло осознание того, что человек, вдруг соединившийся с тобой этим интимным контактом, на самом деле совершенно чужой. Я думаю, Хонникер тоже это почувствовала: она напряглась так же, как и я. И мы разжали руки в тот момент, когда вошел Чарли Анджелес.
Он не походил на Моисея, спускающегося с горы Синай, и все же у меня возникла такая ассоциация. Чарли шагнул в зал, огляделся по сторонам и одобрительно кивнул. Невысокий, полный человечек с намечающимся животиком, подвижным темным лицом и густой гривой седых волос. Его вид поразил меня. Анджелес выглядел молодым — много моложе, чем на фотографиях, которые я видел, — и невысоким. Я никогда не мог отделаться от убеждения, что люди, которыми я восхищаюсь, должны быть выше меня ростом. К тому же я считал, что обветренное лицо и седые волосы принадлежат человеку, который уже слишком стар, чтобы пользоваться средствами продления жизни. Теперь же я обнаружил, что его лицо лучится здоровьем. Анджелес выглядел на сорок, не больше.