— «…Еt dimissis paccatis nostris, parducat nos ad vitam aeternam»[13]. Аминь. Пока с почтой не закончишь, спать не пойдешь.
Простая деталь. Крошечная, незаметная.
У всех сирот дрожат руки.
В полночь я все еще печатал одеревеневшими пальцами «с уважением» и «брат во Христе».
Я не верю в чудеса, но иногда приходится признать очевидное. К часу ночи я решил сделать перерыв. Потягиваясь, я вдруг увидел рядом с драгоценной орнитологией забытый том энциклопедии — тоже сироту.
Чудо состояло не в том, что я взял книгу в руки. Безродный спросил, кто такая Тереза, которой Бетховен посвятил двадцать четвертую сонату, и я собирался это узнать. Я проверил коридор — никого. Книга оказалась внушительной, до сих пор я ощущаю ее вес в руках — удивительно, насколько тяжелой может быть жизнь между «А» и «М». В приюте нам рассказывали о целой толпе Терез: Тереза из Лизьё, Тереза Авильская — в этом имени явно было что-то святое, но, похоже, ни одна из них не была знакома с Бетховеном и не любила музыку. Глянув иллюстрации и фотографии в энциклопедии, я убедился, что в статье о Людвиге не упоминалось ни одной Терезы.
Послышался шум шагов. Я испугался и хотел убрать энциклопедию, но руки не слушались, одеревенев после часов печатания. Вместо того, чтобы скользнуть в привычное место, срез ударился о книжную полку и отскочил. Расправив крылья кожаного переплета, книга упала страницами на пол. Замерев от ужаса, я прислушался. Никто не вошел, шаги утихли. Может, Лягух совершал обход. А может, одной из сестер овладели сомнения, погнав ее к церкви, где с ними расправится ледяной холод. Я выждал прилично, не пошевелив и пальцем, а потом поднял книгу.
Она открылась на случайной странице.
Для тех, кто верит в случай. Однако с той ночи я больше в него не верил.
~
Бывают дни, когда я устаю, когда пальцы тяжелеют, когда больше не могу играть, когда думаю: «К чему все это? Она не придет». Тогда я чувствую себя трусом. Столькие до меня джазовыми ночами уже испытывали подобное, когда медные трубы оттягивают наступление рассвета — в Париже, в Чикаго, в Йоханнесбурге, в притонах, пригородах, подвалах, чопорных церквях, где даже мертвым холодно. Пальцы на клавишах, клапанах, струнах, органе, контрабасе, саксофоне, белые пальцы, черные пальцы — тысячи пальцев куют музыку, чтобы прогнать тишину.
В такие дни я думаю о Дозоре, и к рукам возвращается прежняя красота, полная рвения и молодости. Я член тайного общества — настолько тайного, что в лучшие времена в него входило лишь семь человек. И я не говорю о детских заговорах, выдуманных ради игры. Дозор действительно спас еще не до конца повзрослевших мужчин.
— Тебе в прошлый раз мало было?
Десятого августа тысяча девятьсот шестьдесят девятого Синатра погрозил кулаком, едва я приподнял люк, ведущий на крышу. Вместе с Эдисоном, Безродным и Пронырой они уселись вокруг драгоценного приемника. Проныра тут же выключил радио, однако я успел расслышать голос. Скоро я привыкну к его чарующей интонации, преодолевающей горы и долины. Я узнаю, что даже у ангелов может быть испанский акцент.
Все четверо вытаращились еще сильнее, когда за моей спиной показался Момо.
— Мы хотим вступить в Дозор.
— Отказано, — сказал Проныра и повернулся к Синатре: — Давай, задай им трепку, чтобы лучше дошло.
Синатра подошел и замер, когда увидел, что я не двигаюсь с места. Он достаточно дрался в своей жизни и понимал, что настолько спокойными бывают лишь вооруженные люди. И он был прав. Когда я сунул руку в карман, Синатра отпрянул, ожидая увидеть нож. Однако я достал лист бумаги.
— Это страница из энциклопедии аббата. Если он увидит, что я ее вырвал, мне конец.
Проныра пожал плечами:
— Мест нет. Какая-то страница из словаря ничего не изменит.
— Это не какая-то страница из словаря. Это самая главная страница вообще. Единственная вещь, которую нужно узнать из всей энциклопедии.
Стараясь выглядеть непринужденно, я дрожащими пальцами развернул лист бумаги. Такие вещи невозможно держать в руках и не вспотеть. Все четверо затаили дыхание — обычно так встречают мою игру Бетховена.
Страница начиналась со слова «Вулканология»: «комплексная научная дисциплина, изучающая причины образования вулканов, продукты извержения, строение и т. п.». Надо сказать, ребятам было совершенно плевать на вулканологию. Они уже пялились на следующее слово: «Вульва», под которым красовалась огромная черно-белая иллюстрация в четверть страницы, отданной исключительно под описание этой неизвестной территории и ее поразительным рельефам. Курсив подчеркивал экзотические детали: Лобок, Клитор, Большие и Малые губы. Отталкиваясь от восхитительно точной иллюстрации, можно было дорисовать в воображении разведенные бедра, представить художника с блокнотом в руке всего в нескольких сантиметрах от натурщицы — так близко, что удивительно, как он не сгорел, не ослеп, не сошел с ума, как нашел в себе силы зарисовать каждый волосок и заштриховать правую губу, чуть более приоткрытую, чем левую.