Синатра подпрыгнул, направив струю в стену, и оросил десятки лет наскального искусства: пронзенные стрелами сердца, обещания французского Алжира, «Рене + Жан-Луи», стоящих членов, «смерть мерзким алжирцам» — все это уже покрывалось забвением. Синатра вернулся к цели, тряхнул, застегнул ширинку и повернулся к нам с улыбкой на лице:
— Вы готовы?
— К чему?
— А вот к чему: мой отец ответил.
— Чего?
— Точнее, его агент. Пишет, что Фрэнк хочет сдать тест и проверить, действительно ли я его сын. Они пришлют человека. Типа эксперта.
— Шутишь?
— Нет. Аббат так сказал.
— И когда они отправят этого эксперта?
— Понятия не имею. Лучше бы им отправить его поскорее, я больше не могу здесь гнить.
Синатра нервно рассмеялся. Он хохотал все громче и громче, не в силах остановиться. Наконец переведя дыхание, он сунул руки в карманы и выпятил грудь.
— Ну что, дар речи потеряли?
Затем он вышел, качая головой и насвистывая «My Way».
— Думаешь, это возможно? — прошептал Проныра. — Синатра и вправду его отец?
— Понятия не имею. Но они немного похожи.
— Не поверю, пока не увижу результаты теста.
— Я тоже.
Мы вернулись к остальным, слегка потеряв дар речи: в глазах рябило от неона стрип-клубов, вкуса омаров со шведского стола и сочного стейка в глубине глотки. Мы не могли в это поверить. В этом не было никакой логики.
Однако в приюте мы видели много невероятных вещей. И нам предстояло увидеть еще больше.
Дождь обрушился не из ведра, а вселенским потопом. С нескрываемым удовольствием Лягух пришвартовал машину, словно грузовое судно, черное от ила и дизеля, как можно дальше от особняка графа.
— Мы не можем подъехать поближе?
— Аллея утопает в грязи. Хочешь, чтобы я запачкал шины?
Триста метров я пробежал под градом Божественного гнева. Среди цветов я дрожал от холода, ожидая, пока Роза соизволит со мной встретиться. Прошел целый час.
Когда меня наконец впустили в гостиную, там горел камин. Я подошел ближе, чтобы согреться и обсохнуть. Гувернантка покинула гостиную, решив окончательно, что никто и никогда не напишет о нас оперу, — и была права. Роза повернулась ко мне, сидя за фортепиано, ее платье краснело маковой дерзостью, как в первый день нашего знакомства.
— Ты никогда не слышал о зонтике?
— Ты отправила наше письмо?
— Здравствуй, Роза. Как дела, Роза? Вас там совсем не учат манерам, в вашем приюте? — Она произнесла последнее слово с нажимом, стараясь сделать мне больно, и рассмеялась: — Вот что хорошо между нами: мы ненавидим друг друга и можем все высказать, не заботясь, что раним чувства собеседника. Ты вот считаешь, что я избалованная, наглая, слишком богатая, слишком такая, слишком сякая. Тебе не нравится, как я одеваюсь.
— Мне нравится, как ты одеваешься, — поправил я ее на одном дыхании. — Марк Боан — гений.
Я лишь повторял утверждения своей матери. В то время я понятия не имел о гениях и перенимал суждения у других. Но мне вправду нравилось то платье. Оно одновременно сковывало и высвобождало Розу, мне хотелось потеряться и забыться в многочисленных складках этой юбки.
Роза в недоумении умолкла. Я бы произвел то же впечатление, вытащив из ее уха букет цветов, как это делал фокусник на последнем дне рождения моей сестры. Инес пищала от радости. Не так-то много у нее было дней рождения.
Воспользовавшись удивлением Розы, я решил пробить брешь в ее броне.
— Но в остальном ты права. Избалованная, наглая, слишком богатая. И злоупотребляешь духами.
Она снова рассмеялась. В этот раз ее губы побелели сильнее обычного. Роза тут же нанесла ответный удар:
— А ты — мокрый баран.
— Это все из-за шерстяного свитера. Он промок насквозь.
— Нет, Джозеф. От тебя несет мокрым бараном даже без свитера, даже когда не идет дождь. Ты — неприятный, мрачный эгоист. Мы ведь можем говорить друг другу правду, не так ли? Я считаю, это просто восхитительно, когда не надо притворяться.
— Потому что до этого ты притворялась?
— Весь день. Я столько притворяюсь, что даже сейчас делаю вид, что терплю тебя. Правда в том, что мне хочется толкнуть тебя прямо в огонь.
Я повернулся к камину. Может, мне тоже вернуть атомы звездам? Раствориться, завихриться в ярости этого октябрьского дня, больше похожего на ночь.
— Ты отправила наше письмо? Да или нет?
— Да, я отправила ваше письмо.
— Уверена?
— Может, тебе еще и чек предоставить?
Немного согревшись, я подошел к пианино.
— Итак, сегодня мы разучим…
— Нет, сегодня ты разучишь и будешь заниматься за двоих. Постарайся играть так, чтобы я делала успехи, а родители обрадовались. Особенно папа. Он не любит тратить деньги впустую. Я же буду читать. В следующую субботу тебя ждет то же самое. И через две недели. Поэтому постарайся дозировать мои успехи и перестань смотреть на меня, словно побитая собака.