— Эй! Счастливого Рождества, старик!
Он энергично кивнул несколько раз, прижал губы к уху Азинуса и без слов поведал ему о запеченных в марципанах финиках, о жирных пирожках, об анисовых пончиках, апельсиновом цвете и других ароматных рождественских лакомствах из прошлого.
Сенак хлопнул в ладоши, требуя внимания.
— Спаситель родился, аллилуйя, аллилуйя!
— Аллилуйя! — крикнули несколько подхалимов.
— В это радостное время, когда мы все смиренно собрались перед самым великим из чудес, даруется прощение. Величайший грешник из всех, тот, чье имя вы прогнали из своих воспоминаний, сегодня утром раскаялся. Он на коленях умолял меня позволить вернуться к Церкви. Разве может отец отказать?
По двору побежал возбужденный шепот.
— Сатана склонил шею перед силой Христа. Настало время вернуть из забвения заблудшего агнца!
Проныра побледнел. Остальные ребята переминались с ноги на ногу, один малыш зарыдал в истерике.
— Что случилось?
Белый как полотно Проныра не услышал мой вопрос.
— За мной, воспитанники!
Щеки Сенака горели от холода. Такой довольной рожи я у него никогда не видел. Он шел к спальне, а за ним — толпа сирот и прихрамывающий Лягух. Однако Сенак прошел мимо спален, достал из кармана тяжелый ключ и открыл металлическую дверь, за которой скрылся в тот вечер, когда я узнал о существовании Дозора. Разревевшийся малыш заорал еще громче при виде спускающейся в кромешную тьму лестницы. Он наотрез отказывался идти дальше. Веселая толпа обошла малыша стороной, не обращая внимания ни на него, ни на растущую под его дрожащими ногами лужу.
Вы думаете, что всё знаете, но это не так. Вы думаете, что уже всё поняли про приют «На Границе», про человеческое безумие, однако то немногое, что я знаю о сумасшествии, я увидел в то Рождество тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, спустившись по каменной лестнице в подвал. То место отличалось от подвала, где стоял паровой котел, стены были из желтого камня — бывший монастырь наверняка строили на уже существующем фундаменте. Пронзенный боковыми арками с решетками, каменный коридор вел к металлической двери. Вокруг было чисто, ровный пол освещали свисающие с черного кабеля лампочки, развешенные на равном расстоянии друг от друга. Мы готовились к влажному запаху старинного подземелья, однако в воздухе витал аромат благовоний, словно весь дым воскресных служб отяжелел от молитв и ушел под землю вместо того, чтобы взмыть ввысь. Может, именно поэтому Господь не отвечал на мольбы.
— Где мы? — спросил я Безродного.
— В Забвении.
Клянусь, в тот раз я расслышал заглавную букву. «Настало время вернуть из Забвения заблудшего агнца». Воспитанники встали по обе стороны от двери в конце коридора. Сенак выждал несколько секунд и открыл дверь другим ключом.
Ничего не произошло.
— Не бойся, — сказал аббат. — Подойди.
Моргая, вышел мужчина с бритым черепом, все еще исполосованным мстительной машинкой для волос. Его лицо утопало в бороде.
— Кажется, ты хотел что-то сказать.
Мужчина вышел на свет. То, что я сначала принял за бороду, оказалось тенью впалых щек. И это был не мужчина. Но и не подросток — не с такими глазами. И поскольку он не был ребенком, как и любой другой обитатель приюта «На Границе», с мгновение я любовался этой инопланетной формой жизни. Я узнал его только по красной футболке — той же самой, которую я видел на единственном снимке. Правда, от красного цвета на ткани остались лишь неровные полосы, утопающие в слоях черной грязи.
— Ну же, повтори товарищам то, что ты сказал мне сегодня утром.
— Простите, — едва выдохнул инопланетянин.
— Громче, — приказал аббат.
— ПРОСТИТЕ!
Он крикнул. Не из мятежности, а от забвения — это был крик новорожденного. Сенак сиял.
— Добро пожаловать, Данни. Семья принимает тебя с распростертыми объятиями в этот святейший из часов. В честь Данни пропоем Символ веры.
«Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого…»
~
Мне приснилось, что это место стало мягким. Стены, лестницы — все стало мягким настолько, что, когда мы врезались в стены или бегали по лестницам, наш порыв, толчок, усталость и неловкость поглощало теплое объятие. Оно, словно мягкая пружина, утешало нас и ставило обратно на ноги. Хотелось бы мне сказать строителям Сен-Мишель-де-Жё построить что-то мягкое.