Глава 5
Встреча с подругами на Молдаванке. Катя собирается замуж. Разговор на Слободке, страх Никифоровой. Встреча с Корнем, его поручение
Снег стал таять, оставляя сырой туман в воздухе. Появился холодный, пронизывающий ветер ледяной одесской весны. Предвестником будущей летней жары всегда приходил этот сырой холод с ветрами. Ветер, самый настоящий, разбушевавшийся норд-ост, валил с ног, заставляя прохожих держаться за стены домов. На море разыгрался шторм. Непогода не была неожиданной неприятностью – весной, после снега, бывало и не такое. Черные вздыбившиеся валы свирепой морской воды уничтожили немало рыбачьих лодок и больших кораблей.
В городе же постоянно была грязь, неспособная высохнуть из-за вечной сырости. Там, где тротуары и мостовые были вымощены камнями (а было это, в основном, в центральной, богатой части города), еще можно было более-менее нормально ходить. По мощеным мостовым даже ездили экипажи и (все еще редкость в городе) настоящие автомобили, а копыта лошадей не разъезжались в намокшем, грязном снегу. Но на Молдаванке и в других бедняцких предместьях почти по щиколотку стояла непролазная, размокшая грязь. Давно привыкнув к этой грязи, местные жители легко находили дорогу домой, лавируя в узких лабиринтах дворов.
Нацепив на ботинки резиновые калоши, Таня шлепала по привычной грязи Молдаванки, где прожила не один год. Руки ее были заняты тяжелым грузом. В одной была сумка с продуктами, в другой – сладости одной из лучших кондитерских в городе. Таня шла навестить своих бывших подруг. Она с радостью и каким-то особым нетерпением ждала визита в свой старый двор, в котором, вместе с бабушкой, провела свои самые незабываемые годы. Впрочем, ей просто хотелось куда-нибудь выйти, ведь неделю за неделей Таня чувствовала страшное, просто давящее одиночество.
Делать ей было нечего. И Корень, и Японец были заняты своими делами, которые, похоже, были намного важней, чем ее жизнь. Однажды она попыталась встретиться с Японцем, сама пошла в кафе «Фанкони». Но столкнулась с ним и его охраной только в дверях. Он очень спешил. Лицо его было напряженным, серьезным. На ходу он крикнул, что обязательно пошлет за ней, так как у него к Тане есть важный разговор. И чтобы она ждала от него вести, так как он придумал для нее кое-что интересное.
Но прошло вот уже восемь дней, а за ней никто не посылал. Либо Японец забыл об этом разговоре, либо ему было попросту не до нее. Могло быть и так, и так. Тане же оставалось только ждать. А ждать было невыносимо скучно.
Однажды Таня встретила на Дерибасовской Иду. Та страшно обрадовалась встрече и позвала ее в гости, пообещав собрать всех Таниных подруг. И вот Таня, нагрузившись покупками, с радостью шла в гости на Молдаванку, шлепая по привычной жидкой грязи.
Лиза же наотрез отказалась идти.
– На яки бебехи мине за цей гембель? Не хочу туда идти. Ни за что не пойду! Не хочу вспоминать! Все для меня там было страшно, как тошнота на нервах! Как вспомню – мороз по коже. Не за жизнь, кошмар…
Таня понимала ее. Возможно, она бы чувствовала то же самое, если б так же, как Лиза, выходила когда- то на Дерибасовскую. Но жизнь тогда приготовила Тане другое. И, порядком настрадавшись, Таня вдруг почувствовала тоску по прошлому – по комнатушке, где жила вдвоем с бабушкой, по Геке, ждавшему ее на углу…
Встретили ее прекрасно! В своей комнате Софа накрыла просто шикарный стол – Таня даже не поверила своим глазам! Здесь было все великолепие старой одесской кухни, и Таня была вынуждена признать, что нигде не ела фаршированной рыбы лучше, чем в своем старом дворе. Стол ломился от рыбы-фиш, биточков из тюльки, грибов по-гречески в сметанном соусе, жареных цыплят, свежих мидий, политых лимонным соком, цимеса из белой фасоли и форшмака, который просто таял во рту. Для него Софа умудрилась даже раздобыть в марте настоящую дунайскую селедку, и Таня была вынуждена признать, что никто, ни в одном из самых дорогих ресторанов на Дерибасовской не приготовит лучший форшмак.
Тут же была уже привычная Тане армия котов. Развалившись где только можно, объевшиеся коты уже не могли смотреть на рыбные и куриные кости, успев насытиться, когда Софа готовила торжество.