— Вы обязаны беспрекословно выполнять все приказы и распоряжения командиров и начальников… Не вступать в пререкания, не нарушать дисциплину… — Офицер, чеканя каждое слово, долго перечислял обязанности нижних чинов.
А унтер-офицера Драгунова словно подменили. Когда ехали в поезде, не кричал, даже казался робким. Теперь превратился в «шкуру», так особо усердных унтеров называли за ревностную службу, собачью преданность начальству, постоянную слежку за нижними чинами.
Ходил Драгунов по казарме, покрикивал. Досталось и «балалаечнику» за то, что свою «чертову музыку» положил на койке под голову.
— Еще раз увижу, изничтожу! — угрожал унтер.
Придирался и к Дыбенко, вызывал на скандал.
— Скоро из тебя повыколотят дурь.
— Спокойно, Павел, спокойно, тихо. Не обращай внимания, — говорил Павел Свистулев, оказавшийся рядом с Дыбенко. Они познакомились в первый день на плацу. Высокий, с открытым лицом, Свистулев сразу расположил к себе. Сын маляра из города Буга в поисках заработка «исколесил матушку-Русь вдоль и поперек».
— Ушел из дому после окончания четырех классов, поступил учеником железнодорожного телеграфиста, — рассказывал Свистулев. — За распространение листовок и прокламаций в 1909 году попал в Вологодскую тюрьму, откуда вызволил отец, взял меня на поруки.
Вечером перед строем Драгунов объявил:
— Утром придет комиссия, на вопросы отвечайте бойко, не мямлите, не жалуйтесь, ничего не просите.
«Наступает день разбивки, — вспоминает Дыбенко в книге „Из недр царского флота к Великому Октябрю“, — является комиссия. Громовая команда:
— Встать! Смирно! Не шевелись!
Лейтенант в сопровождении кондукторов и врача обходит новобранцев и спрашивает, чем занимался до службы, грамотен или нет, где жил, был ли под судом, и если был, за что.
Дошла очередь и до меня. Отвечаю:
— Окончил четырехклассное городское училище, жил в Новоалександровске Ковенской губернии, в Риге, Либаве.
Председатель комиссии прерывает:
— Во второй Балтийский. По росту годился бы в гвардейский экипаж, но… — В документах у меня значилось! „Рижское полицейское управление… Политически неблагонадежен“».
«Хорошо, что еще новозыбковская полиция „хвост“ не прислала, — подумал Павел. — Теперь эта „неблагонадежность“ словно тень будет следовать за мной… А в гвардейцы? Невелика радость стоять на часах у царских покоев или на яхте „Полярная звезда“ сопровождать цареву семью на увеселительные прогулки по Балтийскому морю. Постараюсь с большей пользой и для себя, и для других отбыть положенный срок на флоте».
Дыбенко и Свистулева определили в Кронштадт, но в разные группы.
Через день более трехсот новобранцев по четыре в ряд под командованием унтер-офицеров пошагали к вокзалу. До Ораниенбаума ехали поездом, а через пролив по льду пешком. 16 января 1912 года прибыли в Кронштадт.
Казармы второго Балтийского флотского экипажа мало чем отличались от Крюковских. А вот полуротный Павлов понравился Дыбенко: незлобив, хотя строг, требователен, бранился в меру, да и не задерживался: побудет час-полтора, и уж нет его…
На третий день новобранцев переодели в морскую форму. Начались строевые занятия. Руководили «петухи» — армейские офицеры; носили они флотскую форму, а фуражки с красными околышами, за что и называли их петухами. Были они отличными строевиками.
Через два месяца усиленных занятий от темна и до темна новобранцы приобрели отличную выправку и осанку. Рослый Дыбенко находился на правом фланге, задавал тон строю, ему особенно доставалось.
Все приготовления завершились. 5 марта 1912 года подъем сыграли на час раньше обычного. От Кронштадта до Царского Села прошли походным маршем. В положении «смирно» долго стояли на широком поле против Екатерининского дворца, смотрели на ворота, ждали…
Появилась карета, в ней царь Николай II с наследником. Карета медленно продвигалась перед шеренгами моряков.
Начался торжественный парад. Под звуки сводного оркестра моряки чеканили шаг.
Закончился парад. На матросов уже никто не обращал внимания, и они отправились в Кронштадт.
Скоро стало известно, что царь остался доволен: отметил старания многих офицеров и унтер-офицеров, похвалил роту, в которой правофланговым шел Дыбенко, а мичмана Либгарда досрочно произвел в лейтенанты. «Не забыл» самодержец и «нижних чинов»: они получили «царское спасибо», по французской булке и пятидневный отдых.