Вот уже и девчонки собрались курсантов провожать: Наташка, Настя, Зина, Татьяна. В комнате оставались только Раиска и Димка.
— Я… это… Я посуду уберу пока… — Раиска усиленно переставляла тарелки.
Удивительная вещь, всё-таки, эти тарелки. Как они выручают в некоторых ситуациях!
— Да! — откликнулся Димка. — А я помогу.
— Мойте, мойте. Только не перепутайте ничего!
— Не волнуйтесь, не перепутаем.
— Дима, мы за вас спокойны, — Наташка Поливина многозначительно посмотрела на Димку и захлопнула дверь.
Вечер был окончен.
И только у самого трамвая Костик сказал Насте:
— Я к тебе приду. Как только отпустят. Не прогонишь?
— Нет.
— Я приду.
— Да.
«Боже мой! — думала Настя, возвращаясь в общежитие. — Вот оно, вот оно и пришло. Неужели и я могу понравиться кому-то? И у меня может быть любовь, семья, дети?»
Сердце пело: «Да! Да! Да!» Щека ещё чувствовала шершавую ткань морской форменной рубахи.
Настя приложила руку к своей щеке.
«Нет! Нет! Ишь, как размечталась! Куда тебе? Разве что-нибудь хорошее может случиться с тобой?» — всплывала изнутри противная, упорная и навязчивая мысль.
Такая обычная, такая узнаваемая мысль…
«Да!» «Нет!» «Да!» «Нет!»
— Настя! Проснись! Мы пришли уже! — толкнула Настю Поливина.
Настя действительно не видела ничего вокруг. Девчонки уже стояли перед дверью в свою комнату.
День рождения был окончен.
Глава 10
Эх, Макарова-Макарова. Пропала твоя бедная головушка! Вот уже несколько раз прогуливала Макарова занятия, чтобы остаться, в дневное время, наедине со своим Святославом. Наедине — в большой старинной квартире, похожей на музей.
Думала ли Танька Макарова, чем всё закончится? Думала, конечно. Думать-то думала, да так ни до чего и не додумалась.
Представить себя хозяйкой, хоть и молодой, в музее этом — Танька не могла, как ни пыталась.
А представить, что Святослав сможет покинуть всё это ради неё, ради Таньки…
Нет, это тоже в её голове не укладывалось.
Но некая мучительная нежность, которую испытывала Танька к Светику, была несравнима ни с чем.
Ни со страхом, ни со стыдом, ни с мыслями о будущем.
Танька приняла решение, и следовала ему.
Недолгим было Танькино счастье. Мать Светика застала их дома вдвоём.
Мать Светика кипела от унижения и негодования.
— Ты! Нищенка! Как ты посмела! — мать Светика, вроде бы, начала говорить спокойно, но быстро перешла на крик.
Кажется, ещё немного, и она бы вцепилась Таньке в волосы.
— Ма, перестань… — пытался что-то сказать Светик. — Перестань, ма…
— Перестать? Перестать? Мы тебя принимали! Мы тебя как свою… А ты — змея! Змея! К сыну моему подбираешься?
— Я Святослава люблю, — как могла, спокойно сказала Танька.
Ей не было стыдно, да и злости на мать Светика у неё, честно сказать, не было.
Ей было — просто жаль. Очень жаль, что всё кончается. Не было у Макаровой никаких иллюзий, не было.
— Любишь? — продолжала бушевать мать Святослава. — Да что ты можешь понимать в любви? Ты разве можешь любить? Ты денег наших хочешь, да прописку ленинградскую!
— Ма…
Может, ты ещё и на квартиру нашу рот свой поганый раскрываешь?
— Мне не нужна ваша квартира.
— Что тогда ты хочешь?
— Сына я вашего… люблю.
Танька оделась уже полностью, и стояла в прихожей. В прихожей, отделанной темным деревом, возле вешалки из такого же дерева, в таких же тёмных, резных дверях.
Пожалуй, она и не ждала, что Святослав заступится за неё, начнёт отстаивать её перед матерью. Она не ждала, что Святослав заступится за их любовь.
Нет, не правда. Ждала, ждала. Где-то в глубине души теплилась надежда, что Святослав сделает что-нибудь. Что-то важное скажет матери. И встанет рядом с ней, с Танькой… И выйдет с нею вместе из этих невозможных дверей…
И Танька помедлила в прихожей. Чуть заметно помедлила.
— Вон! Вон из нашего дома! Шлюха! Чтобы ноги твоей не было у нас!
— Мама, да ничего же не было!
Святослав стоял рядом с матерью, и не сделал ни шагу в сторону Таньки.
— Очень хорошо, что не было! — продолжала мать. — Я очень рада, что ничего не было. А чтобы вообще ничего больше не было, я тебе повторяю — вон отсюда. Вон из дома моего!
Теперь уже — вышла Макарова, и даже дверью не хлопнула.
А у них невозможно было дверью хлопнуть. Дом-то был интеллигентным, и двери были обиты чем-то мягким. И захочешь хлопнуть, да не получится.