Старик был в этот вечер непривычно молчалив и угрюм.
Так и коротали остаток вечера: один возился с граблями, другой только время от времени свирепо шевелил бровями да жевал черные космы усов.
Беспокойным, полным тяжелых раздумий был для куреневцев этот вечер.
4
До сумерек Зайчиха и Вольга подоили коров, стали раздавать молоко колхозным женщинам. Под присмотром председателя, явившегося лично проверить, как будут выполнять его указание, Вольга корцом отмеривала молоко, наливала в кувшины, что принесли женщины.
- Строго по числу едоков, - напоминал важно и гордо Миканор Вольге, черпавшей из ведра. - Чтоб по справедливости! ..
Он говорил не столько для Вольги, которая уже знала все и которая, конечно, будет делать все как надо, - новый председатель говорил для тех, что с интересом толпились вокруг, наблюдали.
- По справедливости чтоб. Поровну! А не так: кому густо, кому - пусто!
Миканор был доволен: замечал, что каждое слово его ловят, понесут по дворам, будут обсуждать, думать над каждым словом. Доволен был, что все видели: колхоз живет, - недаром добивался, - уже не словами, делом можно было показать пример, как надо жить, - и тем, что стояли в стороне, посматривали. Пусть смотрят, думают, - может, тоже за ум возьмутся!
Вблизи стояла мать, перехватил какой-то грустный и выжидающий взгляд ее, но не подал виду, что заметил: не место для-семейных дел, не сын здесь, а председатель. Сам, можно сказать, отец.
- Ну, дак как первый день работалось? - повернулся председатель к Зайчиковой, которая, сложив руки на животе, смотрела, как Вольга делит молоко Была, заметил Миканор, взволнована, счастлива, но радость сдерживала. И словно чувствовала себя неловко на глазах у людей.
- Да чего ж Работать хорошо. - Она обрадовалась, продолговатое, худое лицо засветилось, неловкость, исчезла - Работалось весело... Только Алешина, - снова будто обрадовалась, - не дается! Не признает будто! Я и так и сяк с ней - не хочет! Одну Арину подпустила!
- Она и дома одну меня признавала! - сказала Арина.
- Не привыкла. Старые привычки! - вставила какая-то из женщин.
- Привыкнет! - заявил Миканор спокойно и степенно.
С той же степенностью приказал Хведору, дояркам: - Дайте корму на ночь. И можно - до дому. Завтра чтоб рано, как положено по режиму.
- Не бойся, не запозднимся, - пообещал Хведор.
- Ну, дак я пойду, - сказал Миканор озабоченно. - Надо еще поглядеть, что там на конюшне!
Уверенно ступая, прошел мимо любопытных, подался улицей. По тому, как шел, в сером, в полоску, пиджаке, в кортовых праздничных, в первый раз надетых брюках, в хорошо намазанных дегтем сапогах, в кепке, надвинутой на лоб, было видно, что идет человек озабоченный, человек, на которого возложены нелегкие обязанности. Размеренно, деловито вышел со двора, по-хозяйски степенно двинулся улицей. Остро замечал взгляды из-за плетней, из окон.
На Хонином дворе, около сарая, тоже толпились люди. Как и днем, здесь собралось больше всего мужиков, меж которыми вертелись дети; из баб заметил одну Сороку.
- Пора уже, не секрет, и расходиться! - будто распорядился Миканор; не останавливаясь, деловито подался в сарай.
- Не гони! Придет пора - сами пойдем со двора! - услышал вслед, но не остановился, не ответил ничего.
В хлеву было уже темновато; в полутьме различая Хонин и Зайчиков силуэты, бодро бросил:
- Как тут у вас, конюхи?
- А так что, - будто рапортуя, звонко отозвался Хоня, - можно сказать: служба идет!..
- Все как надо, братко!
- Не братко, а председатель! - поправил Зайчика Хоня. - Отвечать не знаешь как!
- Молодой еще! Не научился! - захихикал Зайчик.
Дали коням сена, Миканор прошел, проверил, как они
привязаны. Вместе с Хоней и Зайчиком вышли из сарая.
- Не очень, председатель, побогатели! - услышал Миканор из толпы злорадное.
Остановился, резко ответил:
- Не радуйся, дядько! Будем богаче! Породистых скоро приведем из Юрович!
- Ждут вас там!
- Ждут! Привести должны скоро! С конного завода!
- Соскучились там, ожидаючи вас!
- Ето увидите, когда придут!
Миканор с Зайчиком пошли от сарай. Следом послушно тронулась и толпа. Хоня закрыл ворота за всеми, направился к Зайчику и Миканору, курившим перед крыльцом.
Миканор уже собирался податься домой, но Зайчик сказал:
- Такой день грех упускать сухим, братко, ей-бо!
- Не Микола святой сегодня, дядько Иван, - чтоб, конечно, пить, возразил Миканор.
Зайчик повел глазами в сторону приближающегося Хони, заговорил более уверенно:
- Не говори, председатель! Праздник еще больший, дак и выпить больше надо!
- Ето правда! - подхватил Хоня. - Дак давайте в хату! Может, найдем слезу какую!
В хате было темно, в темный угол, туда, где лежала обычно Хонина мать, сказали "добрый вечер". Хоня зажег лампу, и Миканор с Зайчиком увидели добрые, внимательные глаза старой, детей, что стояли у стола, следили с полатей, с печи. Хоня открыл сундук, достал бутылку самогона, поставил на стол три чарочки, одну, с отбитой ножкой, положил. Под веселое кривлянье и шуточки Зайчика выпили вместе с Хониной матерью. Хоня, прежде чем пить самому, подал чарку старой - помог ей поднять голову. Только когда мать выпила, когда дал закусить огурца с хлебом, вернулся снова к друзьям.
Сидели втроем за столом, чавкали, закусывали огурцами, прихлебывали рассол, дружные, повеселевшие, как братья.
- Перегородки, не иначе, делать надо! - рассуждал удивительно хозяйственно Зайчик. - Чтоб не покалечили один одного!
- Конюшню надо! Как положено! - Миканор чувствовал, как от выпитой самогонки крепчает в нем задорное желание спорить, выдвигать свое. - На тридцать коней! С кормуйлками и со станками! Как в Водрвичах!
- Не плохо бы! - засмеялся Хоня. - Только что молотить надо да пахать!
- Пахоту отложим пока! Землеустройство сначала проведем! Чтоб один массив отрезали! Да чтоб земли, не секрет, как положено колхозу. Лучшей, что у цагельни, я требую!
- Не погано! Высмотрел! - засмеялся Хоня.
- Выбрал! - похвалил и Зайчик. - Если б отрезали ту, ничего себе было б, ей-бо!
- Отрежут! Я требую! Под колхоз - по закону положено - лучшую должны!
- Лепятся там уже, на лучшей! Гвалт подымется на все село! рассудительно сказал Хоня.
- Как в муравейнике забегают! Когда палкой разворошишь! - Зайчик мотнул головой. - В самый муравейник.
воткнем палку, братки!
- Дятлик Василь выторговал там полоску у Лесуна, - вспомнил, будто сочувствуя, Хоня.
- Будет крику, - радовался Зайчик.
- Есть такие, что и без того зубы точат! - хмуро сказал Миканор. - Если б их взяла - съели б!
- Съели б, если б зубы такие имели! Ето правда, Миканорко! - весело поддержал Зайчик.
- "Богатеи"! Смеются! "Голодранцы сошлись"! Пусть смеются! - Миканор стукнул кулаком по столу. - Посмотрим, кто потом смеяться будет! Кто смеяться, а кто - плакать!
Когда выпили еще по чарке, Хоня покрутил головой, с дружеской откровенностью, с усмешкой признался:
- Отвернулась от меня присуха моя! С нынешнего дня любовь моя дала трещину! - Не так уже весело добавил: - Наперекор ей сделал!
- Правильно сделал! - заявил громко, ничуть не колеблясь, Миканор. Давно надо было ломать ето с ею! Кулацкое, не секрет, нутро у нее, у Хадоськи! Точно такое, как у батька ее!
- Про батька не скажу ничего, а на нее_ ты - напрасно, - тихо, но уверенно сказал Хоня.
- Не напрасно. Вроде Игнат - стопроцентный кулак по нутру! И она недалеко от него! Ты правильно ето,- что поломал! Кончать надо сразу!
Хоня помолчал немного, не таясь, признался:
- Не могу! Весь день, как вспомню, кошки на душе скребут! Сам себе не рад!
- Твердости в тебе мало! - сказал с упреком Миканор. - Никакой пролетарской стойкости!
- Мало! - охотно согласился Хоня Неожиданно, с обычной своей беззаботностью захохотал: - К ней правда - мало!
Миканор от этого хохота нахмурился еще больше, не скрывал, что ему не нравится неразумный Хонин смех. Зайчик вдруг заметил, кивнул Хоне в сторону полатей:
- Мать что-то сказать хочет...
Хоня встал, склонился над полатями.
- Все свое! - сообщил довольный, вернувшись. - Хорошая, говорит, Хадоська! Чтобы - женился! - Он засмеялся: - Вот, а ты говоришь! - Со смехом, будто в отчаянии, решил: - Женюсь!