— Прекратите. Прекратите!
Я отвела руку от его щеки, но он так и держал меня за руку.
— Отпустите меня, — сказала я.
Он посмотрел на свою руку, словно забыл, что меня держит. Разжал пальцы. Глядел он почти испуганно. Взгляд его упал на кровать Дойля у меня за спиной.
— Прочь от него! — крикнул он.
— Доктор Санг, это чудо! — сказала женщина-врач. — Он снова видит этим глазом.
Санг присоединился к группе докторов и медсестер, суетившихся у кровати Дойля. Он посветил в открывшийся глаз стража и помотал головой.
— Невозможно!
— Теперь вы позволите мне совершить невозможное для Аблойка? — с легкой улыбкой спросила Хафвин.
Я думала, он станет возражать, но он только кивнул. Хафвин подошла ко второй кровати, а я сделала то, что мне хотелось сделать с той самой секунды, как я сюда вошла. Я погладила Дойля по волосам. Он посмотрел на меня. Лицо еще покрывали волдыри ожогов, но смотревший на меня черный глаз был цел. Дойль улыбнулся — пока уголки губ не поднялись до ожогов, потом он перестал улыбаться. Не поморщился, не вздрогнул — просто перестал улыбаться. Он Мрак. Мрак не дрожит.
У меня щипало в глазах, а горло так сжалось, что я вздохнуть не могла. Я силилась не заплакать, потому что не знала, что сделаю, если сорвусь.
Он накрыл ладонью мою руку на поручне кровати. Одно прикосновение — и я не сдержала слез.
Доктор Санг снова оказался рядом.
— То, что я видел — просто фокус. Вы меня отвлекали, чтобы ваша знахарка успела им заняться.
Мне удалось сказать сквозь слезы:
— Не было никаких фокусов. Это настоящее ясновидение. Она вас любит. У вас родится двое детей, сначала мальчик, потом девочка. Она в своем цветочном магазине. Если позвоните сейчас, она еще чай не допьет.
Он посмотрел на меня так, словно я что-то жуткое сказала.
— Не может человек быть и хорошим врачом, и хорошим мужем.
— Вам решать. Но ей жаль будет вас потерять.
— Как она может меня потерять, если у нас ничего не было?
Сестрички вокруг навострили уши. Одна Богиня знает, что за слухи теперь пойдут по больнице.
— Я не видела в ее сердце никого другого. Если вы не станете ее мужем, скорее всего им не станет никто.
— Ей надо выйти замуж. Она будет счастлива!
— Она думает, что счастлива будет только с вами.
— Она ошибается, — сказал он, но так, словно самого себя пытался убедить.
— Может быть, а может, ошибаетесь вы.
Он покачал головой, на глазах собираясь заново — как натягивают повыше уютное одеяло. Он восстанавливал свою ипостась врача.
— Я поручу медсестре заново наложить повязки. Ваша целительница может так же лечить людей?
— К сожалению, на сидхе наша магия всегда действует лучше, — ответила я.
— Так не всегда было, — сказал Рис. — Но в последние несколько тысяч лет — да.
Доктор Санг снова покачал головой.
— Я бы хотел больше узнать о механизме такого исцеления.
— Хафвин будет рада попытаться объяснить, но в другое время.
— Понимаю. Вы хотите забрать ваших людей домой.
— Да.
Слезы перестали литься под вопросами доктора. И я поняла, что не только он заставляет себя быть собой. Где-нибудь в тишине, потом, я могу и сломаться, но не на виду у всех. Того гляди, здешний медперсонал еще воспользуется возможностью продать мою истерику в газеты. Вот чего бы не хотелось.
Доктор Санг пошел к двери, словно не мог уже нас видеть. Но на пороге задержался на секунду:
— Это точно был не фокус и не иллюзия?
— Клянусь, мы оба видели истинный образ будущего.
— И мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день?
Я помотала головой.
— Я не сказку вам рассказываю. У вас будут дети, и она вас любит. Еще я думаю, что и вы бы ее любили, если бы самому себе разрешили любить — но от вас любовь потребует работы над собой. Любить — значит в чем-то утратить контроль над собой и над своей жизнью, а вам терять контроль не нравится. Никому не нравится, — добавила я.
Я улыбнулась доктору, а Дойль сжал мне руку, и я ему ответила тем же.
— Есть люди, которым необходимо постоянно влюбляться — как пьянице необходимо вино. Им нравится накал новых чувств, а когда первый порыв любви и страсти уходит, они переключаются на следующего человека и думают, что та, прежняя любовь, была ненастоящая. В ней — и возможно в вас — я чувствую долгую любовь, любовь на годы. Любовь, которая знает, что первая обостренная чувственность — это не любовь. Это только верхушка айсберга.
— Знаете присказку насчет айсбергов, принцесса?
— Какую?
— При встрече с айсбергом проверь, не называется ли твой корабль «Титаником».
Кто-то из медсестер засмеялся, но я промолчала. Он переводил все в шутку, потому что был напуган до глубины души. Почему-то он себя убедил, что не может любить и медицину, и женщину. Что не может воздать должное сразу двум. Может, он и не мог, но…
Ко мне — к нам — подошел Рис, легонько обнял меня за плечи.
— Малодушный не завоюет прекрасную деву.
— А если он не хочет ее завоевывать? — спросил доктор Санг.
— Тогда он не малодушный, а дурак, — сказал Рис, смягчая резкость улыбкой.
Мужчины долгие несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Наверное, что-то они так друг другу сказали или что-то поняли, потому что доктор Санг кивнул, как будто в ответ на сказанное. Рис ничего не говорил, я точно знаю, но у мужчин иногда совместное молчание говорит громче слов. Один из мужских секретов — это особое молчание. Женщинам его никак не понять, а мужчинам не объяснить.
Доктор Санг пошел к двери. До их с Рисом загадочного молчаливого диалога я бы отвела равные шансы на то, позвонит доктор своей цветочнице или нет. Но слова Риса — и не только слова — бросили камень на весы. Теперь я гадала только, позвонит он ей или явится без звонка.
Рис обнял меня и поцеловал в лоб. Я подняла к нему лицо. Он улыбался как обычно, чуть поддразнивая, но в единственном синем глазу выражение было совсем не обычным. Я припомнила миг, когда кольцо королевы впервые ожило у меня на пальце. Я увидела тогда призрачного младенца перед одной из стражниц Кела, а все мужчины в коридоре, где мы стояли, смотрели на нее так, словно в мире не было никого прекрасней. Все, кроме четверых: Дойля, Мороза, Мистраля и Риса. Даже Гален смотрел на нее. Мне сказали потом, что только истинная любовь к кому-то другому освобождает от очарования кольца. С помощью кольца я нашла того из стражей, кто должен был стать отцом обещанного ребенка, и помогла паре соединиться. Все получилось. Месячные у нее прекратились и тесты были положительные. Первое зачатие у Неблагих сидхе с момента моего рождения.
Дойля я по-настоящему люблю и только чуть меньше люблю Мороза. Мне вообразить страшно, что я расстанусь с кем-то из них. Мистраль был моим консортом в миг, когда ожило кольцо, так что на него магия кольца не действовала — он сам помогал ее творить. Но Рис должен был смотреть на ту сидхе. А он смотрел только на меня, а значит, он меня любит — и знает, что я его не люблю.
Народу волшебной страны ревность и чувство собственничества несвойственны, но истинная любовь, оставаясь безответной, заставляет страдать, и лекарства от этой боли нет.
Я подняла лицо навстречу его поцелую. Улыбка пропала окончательно, лицо Риса стало таким же серьезным, как единственный глаз. Он поцеловал меня, и я ответила на поцелуй. Я расслабилась и прильнула к Рису, я хотела, чтобы он понял, как он мне дорог. Понял, что он для меня не пустое место, что я его хочу. Даже сквозь одежду я чувствовала, как реагирует его тело.
Он отстранился первым, дыша с некоторым трудом.
— Давай отвезем домой наших раненых, и закончим уже там, — сказал он с улыбкой.
Я кивнула — а как тут еще ответишь? Что сказать мужчине, когда знаешь, что разбиваешь ему сердце? Можно пообещать, что больше не будешь его огорчать, но я-то знала, что не пообещаю — не могу я перестать любить Мороза и Дойля.