— Да, ранен, — просто сказала я.
— Должно быть, очень серьезно, раз он тебя покинул.
— Мрак в инвалидной коляске! — поразился Падуб. — Не думал, что увижу такой позор.
— Сидхе не считают позором лечиться, когда ранены, — возразила я.
— Если гоблина так сильно ранят, он сам свою жизнь оборвет, или ему помогут сородичи, — заявил Падуб.
— Тогда я рада, что я не гоблин, — заметила я. — Потому что меня ранить труда не составляет.
Я нарочно напомнила о своей уязвимости, надеялась увести разговор с Дойля на секс, предстоявший нам нынешней ночью. Ни Ясень, ни Падуб никогда не спали с людьми, никогда не занимались сексом с партнером, который настолько хрупок, которого можно убить по неосторожности, по-настоящему убить даже без холодного металла. Для них это в новинку. Ясень, конечно, надеялся стать королем. Оба полукровки — и Ясень, и Падуб, — надеялись, что со мной они обретут свойственную сидхе магию, как было с другими. Но не жажда силы наполняла нетерпением взгляд Падуба. Жажда была совсем другого рода.
У Ясеня взгляд оставался задумчивым, возбуждение брата его не захватило. От Падуба можно ждать, что он забудется и покалечит меня по неосторожности, зато Ясень вполне может причинить мне боль нарочно. Он по складу ума был чуточку меньше гоблин и чуточку больше сидхе. Обретя с моей помощью магию сидхе, он может стать по-настоящему опасен. Царю гоблинов Курагу стоило бы за ним приглядеть: у гоблинов трон не наследуется, а завоевывается в драке, и дракой же и удерживается. Старый принцип: король умер, да здравствует король.
— Меня не отвлечь, принцесса, — сказал Ясень. — Даже твоим белым телом.
— Неужели я так мало стою? — спросила я, опуская взгляд. Гоблинам нравятся либо смелые до наглости, либо застенчивые и скромные. Наглостью мне с близнецами не равняться, так что сыграем на скромности.
Ясень коротко рассмеялся:
— Ты отлично знаешь себе цену, принцесса.
Падуб шагнул ближе к зеркалу, красивое лицо заняло большую часть обзора. Искажения, как в камере, не было — просто как будто стеклянная перегородка между двумя помещениями. Гоблин прижал палец к стеклу, посмотрел на меня, и в глазах у него была далеко не одна только похоть.
Я вздрогнула и отвела взгляд.
— Жалко, что через стекло я не чую запах твоего страха, — сказал он севшим от возбуждения голосом.
Мороз придвинулся ко мне, Рис обнял меня за талию. Прикосновения меня успокаивали, но мы имеем дело с гоблинами, они заметят все наши слабости и используют их против нас.
— Мы согласились, чтобы за нашим трахом следили Мрак и еще один по его выбору, — сказал Ясень. — Но раз он не может, то пусть никого не будет.
— Нет, — тихо сказала я.
— Тогда надо пересмотреть всю сделку.
Мороз собрался что-то сказать, но я тронула его за руку.
— Вам с Падубом выпал шанс вернуть гоблинам магию, настоящую магию. Выпал шанс участвовать в состязании за трон Неблагого двора. Такой удачей не жертвуют из-за того, что Дойлю не хватит здоровья присматривать за нами в постели. Я выберу двух других стражей охранять мою безопасность и прослежу, чтобы все устроилось к общему удовольствию.
— Мы приказам сидхе не подчиняемся! — фыркнул Падуб.
— Это не приказ. Просто так обстоит дело.
Я глянула на Ясеня у него за плечом, в глубине зеркала.
— Мы тебе дали слово, принцесса, — сказал Падуб. — Гоблины не то что сидхе, мы слово держим. Мы сделаем ровно то, на чем сошлись, ни капли больше. Не сделаем ничего, на что ты не согласилась заранее.
— Стражи должны быть при нас не только для того, чтобы не дать вам забыться в разгар утех, есть и еще причина, — сказала я.
— Какая же? — спросил Ясень.
— Чтобы не дать забыться мне.
— Это как? — не понял Падуб.
— Мы договорились, что вы не сделаете ничего, на что я не дам согласия или о чем не попрошу. Я опасаюсь, что в разгар страсти могу попросить о таком, чего не вынесет мое тело.
— Что? — Падуб нахмурился, пытаясь сообразить.
— Она говорит, что ей нравится боль, и что она может попросить такого, что сама же не перенесет, — объяснил Ясень.
— Врунья-сидхе! — скривился Падуб.
— Клянусь, что не вру. Мне нужно, чтобы за мной приглядывали и не дали мне навредить себе самой.
Падуб так стукнул по зеркалу, что на его стороне оно закачалось. Я невольно вздрогнула.
— Ты нас боишься, — сказал он. — Не бывает, чтобы сидхе хотел переспать с тем, кого боится.
— За всех сидхе я не отвечаю.
— Ты хочешь, чтобы я сделал тебе больно? — спросил Падуб.
Тут я подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза, чтобы он увидел там эту правду:
— Очень хочу.
Глава четырнадцатая
Наконец зеркало снова стало просто зеркалом. Гоблины прибудут к ночи — с эскортом из Красных колпаков, чтобы «противостоять коварству сидхе». Поскольку Дойль не в форме, мне придется выбирать других стражей для наблюдения, а тем, кому я больше всего доверяю, такая служба не по душе.
Мороз разделил бы эту обязанность с Дойлем, если ему приказать, но ему откровенно не нравилось видеть меня с другими мужчинами. Дойля он переносил нормально, но больше ни с кем мою постель не делил. Рис в этом плане был менее разборчив, но просить его, чтобы он наблюдал за моим сексом с гоблинами — это все равно что его самого пытать. Ему секс с гоблинами стоил глаза.
— Ты серьезно говорила насчет боли? — спросил Рис.
— Да, — сказала я.
— А ты знаешь, насколько это мне не по душе?
Я подумала и кивнула.
— Это такая вещь — либо ты ее понимаешь, либо нет.
— Я вот тоже не понимаю, — заметил Мороз.
Я промолчала, потому что на самом деле Мороз понимал больше, чем ему казалось. Причинять мне боль он не любил, но там связать, тут прихватить — очень даже его заводило. Но раз он не считал бондаж разновидностью садо-мазо, то я с ним спорить не стала.
— А Дойль понимает, — сказал Рис.
Я кивнула.
— Но ты ведь получаешь удовольствие от нормального секса? — уточнил Рис.
— Нормальный — слово оценочное. Тот секс, которым я занимаюсь, мне нравится.
Он глубоко вздохнул и перефразировал:
— Я не хотел расставлять оценки, я хотел спросить: когда ты не просишь от нас… ну, бондажа, к примеру, — это только потому, что нам это не нравится, по твоему мнению? Мне хотелось бы получить уверенность, что тебе на самом деле хорошо со мной в постели.
Я обняла его, но не слишком прижимаясь — так, чтобы смотреть ему в лицо.
— Мне очень, очень хорошо с тобой в постели. И с другими тоже. Просто иногда мне хочется чего-то погрубее. Каждый день мне гоблинской любви совсем не нужно, но мысль о ней меня возбуждает.
Он вздрогнул, причем не от удовольствия. От страха.
— Я теперь знаю, спасибо тебе, что глаз я потерял только из-за собственного невежества. Если б я не пренебрегал чужой культурой, как все сидхе, я бы знал, что у гоблинов даже пленники могут обговаривать условия секса. Я бы запретил им меня калечить. Но я считал это пыткой, а палачам условия не ставят.
— Пытка у гоблинов — совсем, совсем другое.
Он снова вздрогнул.
Я обняла его, чтобы стереть страх с его лица.
— Нам надо выбрать, кому доверить сегодня мою охрану.
Он прижал меня крепче.
— Прости, Мерри, я не смогу. Просто не смогу.
Я прошептала ему в щеку:
— Я понимаю. Все в порядке.
— Я могу, — сказал Мороз.
Я повернулась к нему в объятиях Риса. Лицо у Мороза стало надменной маской — в лучшем его стиле. Холодное и прекрасное. Только мне стало понятно: он боялся не того, что отвращение помешает ему исполнять служебные обязанности, а того, что зрелище может слишком его возбудить. У него чувства нередко брали верх над разумом, а ожидающееся зрелище заденет слишком многие его тайные струнки. В присутствии Дойля он с лишними эмоциями сумел бы справиться, но Дойля не будет. Так кого же я могу попросить меня охранять?