Она отвернулась, пряча блестящие от непролитых слез глаза. Сэр Хью помог ей встать.
Дойль поднялся осторожно, крепко прижимая меня к себе и стараясь не потревожить мою голову — что ему удалось. Я за него цеплялась; хоть я и знала, что нам придется разделиться, мне этого так не хотелось!
Дойль и Хью посмотрели друг другу в глаза.
— Помни, что ты понесешь на руках все будущее страны фейри, сэр Хью.
— Если бы я так не думал, я бы здесь не стоял, Мрак.
Дойль приподнял меня и протянул вперед, Хью подхватил меня на руки. Мои пальцы скользнули по голой груди Дойля — такой теплой, такой настоящей, такой… моей.
Хью со всей осторожностью принял меня в колыбель своих рук, в силу мышц. Я не сомневалась в его силе и способности меня защитить. Нет, просто это были не те руки, в которых я хотела остаться.
— Я буду рядом, моя Мерри, — сказал Дойль.
— Знаю, — сказала я.
И он снова превратился в черного пса. Он потерся головой о мою ногу, я его погладила: глаза у него по-прежнему были глазами Дойля.
— Идем, — сказал Хью.
Придворные сгрудились вокруг нас, особенно плотно впереди — чтобы, когда откроется дверь, принять возможный удар на себя. Они рисковали собой, своей честью, своим будущим. У бессмертных будущее долгое — им было чем рисковать.
Я взмолилась:
— Помоги им, Мать, сохрани! Пусть цена того, что нам предстоит сделать, не окажется слишком высокой.
Аромат роз стал таким свежим и настоящим, что мне показалось, будто по щеке у меня скользнул лепесток. И еще один. Я открыла глаза: на нас лился дождь из цветочных лепестков.
Придворные ахали от удивления и восторга, собаки прыгали и танцевали под цветочным дождем. Яркие лепестки ложились на черную шкуру Дойля.
Тихим от восторга голосом леди Элишед сказала:
— Когда-то цветочный дождь сопровождал королеву нашего двора, куда бы она ни шла…
— Благодарю тебя, о Богиня, — сказал Хью. На щеках у него блестели слезы, искрясь, как капли воды в сполохах огня. Он посмотрел на меня и прошептал: — Благодарю тебя, моя королева.
С блестящим от слез лицом он пошел вперед, неся меня на руках. Под падающим из ниоткуда цветочным дождем мы вошли в следующий зал.
Глава двадцать восьмая
Мы переходили из одного мраморно-золотого зала в другой. Залы со стенами из бледно-розового с серебряными прожилками мрамора и золотыми колоннами, залы с колоннами из серебра и стенами из белого мрамора в розовых и лиловых жилках, залы из серебряно-золотого мрамора с колоннами из слоновой кости. Мы все время шли в круге дождя падающих лепестков — едва розовых, как занимающаяся заря, оранжево-розовых, как свет угасающего дня, насыщенно-алых, почти пурпурных. Лепестки ложились на пол, и я вдруг поняла, что только они и были живыми во всех этих мраморных покоях. Больше ничего не было от живой природы в этом царстве мрамора и металла. Это дворец был, но никак не дом для тех, кто начал жизнь духом природы. Мы должны быть жизнерадостным, веселым, любвеобильным народом — а здесь не найти ни капли тепла, жизни и любви.
Не знаю, как отнеслись бы к нам другие придворные, если бы нас не сопровождал этот благословенный дождь. Встречные вполне соответствовали своему жилищу — затянутые в негнущиеся одежды из золота, серебра и неярких шелков. Они смотрели на нас, открыв рты, а многие шли за нами вслед — так, затянутые восторгом, вливаются люди в карнавальное шествие.
Только услышав смех, я догадалась, что придворных не одно лишь зрелище цветочного дождя завораживает, что радость доставляет прикосновение лепестков. Они подходили к нам с улыбками и удивленными возгласами: «А где король? Что вы здесь делаете?», а потом возгласы умолкали, и все новые и новые сидхе с улыбкой шли за нами.
Хью прошептал:
— Я помню, как любил королеву Рошиин — и до сих пор не понимал, что часть той любви шла от гламора.
Я едва не сказала ему, что гламор не от меня идет, но запах роз вдруг усилился: как я помнила, означало это либо согласие, либо запрет. Я предположила, что Хью не надо говорить о том, что цветочный дождь — не моих рук дело. При этой мысли аромат ослабел, и я решила, что правильно поняла Ее желание. На том я и успокоилась.
Дойлю пришлось отступить в сторону, он теперь не шел рядом со мной. А я, хоть и понимала, что это для того, чтобы никто не заметил и не сделал выводов, все равно боролась с эмоциями и с головной болью, чтобы не оглядываться в поисках большого черного пса. В чем-то мне помогали громадные лохматые псы Хью: они терлись об меня мордами, трогали голые ноги и руки, и к тому же частично блокировали обзор. Одна собака была почти совсем белая, другая почти совсем рыжая, с несколькими белыми пятнышками. Каждый раз, как они ко мне прикасались, мне становилось чуть-чуть легче.
Лепестки падали им на головы, а потом на пол — когда собаки двигались, когда обнюхивали меня. Собаки казались куда более настоящими, чем лорды и леди в изумительных нарядах. Эти собаки возникли из магии, сотворенной мною вместе с Шолто — из той самой магии, что наконец подарила мне детей. Они пришли из той самой ночи и того самого волшебства. Магии сотворения и воссоздания.
Дверь, у которой мы остановились, охраняла стража. Зал был выложен красно-оранжевым мрамором, прожилки в камне светились белизной и золотом. На серебряных колоннах — позолоченная резьба в виде плетистых роз, цветущих золотыми цветами. В детстве я считала, что красивей этих колонн нет ничего в мире, а сейчас я видела их такими, какие они есть — имитация, выдаваемая за настоящее. Даже до появления нового волшебства Неблагой двор сохранял настоящие розы — или хоть их останки. А во внутреннем дворе были пруды с водяными лилиями. Ну да, еще там скала была с цепями — чтобы пытки происходили в живописной обстановке, — но все равно в Неблагом дворе сохранялась жизнь. Угасала, но еще теплилась к моменту, когда Богиня проявилась сквозь меня, сквозь стражей.
А в Благом дворе жизни не было нигде. Даже главное дерево в тронном зале — и то было выковано из металла. Это была мастерски сделанная вещь, впечатляющее достижение искусства, но впечатление она производила только на смертных. Не должны бессмертные быть известны только своим искусством, они должны отличаться жизнью — той реальностью, из которой берет основу искусство. А здесь от реальности ничего не осталось.
Охранники у дверей были одеты в деловые костюмы и походили скорей на агентов спецслужб, чем на аристократов Благого двора. От людей их отличали только неземная красота и трехцветные глаза.
Хью чуть крепче прижал меня к себе. Его собаки шагнули вперед — оказалось, что при их росте они почти закрывают меня от глаз стражи.
В первые ряды вышла леди Элишед, объявила звонким голосом:
— Пропустите нас!
— Миледи, король отдал ясный приказ. На пресс-конференцию никого нельзя допускать без его прямого разрешения.
— Неужели вы не видите собственными глазами благословения Богини?
— Его Величество лично с помощью чар сделал нас неуязвимыми для иллюзий.
— Вы видите дождь из лепестков? — спросила она.
— Мы видим эту иллюзию, миледи.
Я не понимала, к чему она клонит. Но тут она сказала:
— Прикоснитесь к цветам.
— Его Величество тоже умеет делать иллюзии осязаемыми, леди Элишед.
Они так долго смотрели на ложь, что разучились узнавать правду. У них все вызывало сомнение.
Светловосый страж шагнул вперед, заслоняя нас от взглядов, повернулся к Хью и прошептал:
— Я сообщу им?
Хью едва заметно кивнул.
Я ожидала, что страж достанет карманное зеркальце или воспользуется блестящей поверхностью меча, но он полез в кожаную сумку на боку и извлек оттутда вполне современного вида сотовый телефон.
Мне явно не удалось скрыть удивления. Он объяснил:
— В этом участке холма ловится сеть, потому мы именно сюда журналистов и привели.