— Ни один проступок не стоит человеческой жизни, тем более тот, который совершил Крис, он просто не вернул деньги, а вы порезали его и устроили гонки на выживание.
Человек с шальными до безумия глазами не ответил мне словами, его взгляда было достаточно, чтобы понять: мою позицию по этому вопросу он не разделяет. Он явно готов замарать руки по локоть в крови, а потом испивать из черепов поверженных врагов дорогой виски с болтающимся кубиком льда.
Сейчас я, Кимберли Уильямс, сижу в разорванном грязном халате с побитыми коленками и, возможно, сотрясением мозга, сижу и смотрю на человека, которого все мое естество жаждет уничтожить самыми изощренными способами. Но я просто пялюсь на него, не в силах лишний раз пошевелить пальцами ног и от этого я ощущаю себя самым никчемным существом на этой планете.
Позже меня вернули назад в «клетку», я так и не поняла, чего от меня хотел Том. Просто узнать, кто я такая, или выяснить что-то большее, чего я определенно не знаю. В любом случае весь это бред не поменял моего положения, я по-прежнему здесь, в этом богом забытом месте, вытираю слезы рукавами и царапаю лицо о песок, который уже плотно засел в те самые рукава. Слышно отдаленные шаги, и как завывает ветер сквозь тоненькую щелку, и болезненные всхлипывания Пита, больше напоминавшие последние вдохи умирающего, хотя так оно и было. Мы провели там вдвоем уйму времени в окружении молчания и моего опасения за жизнь парня. Каждый раз, как я переставала слышать кряхтенье его горла, ползла к нему и проверяла, дышит ли он еще и не остановилось ли сердце светловолосого красавца. Мое беспокойство о нем и о ребятах давало мне забыть о самой себе. Холод перестал быть чем-то значимым, мне стало все равно и, кажется, физическая боль начала покидать мое тело. С каждой секундой я чувствовала легкость, сначала в руках, а потом и во всем теле. Однажды я просто легла рядом с Питером, прижалась ближе, положила руку на его плечо и, уткнувшись носом, закрыла глаза. Наступила тишина, больше я не слышала ничего, словно вокруг меня образовалась пустота. Прямо сейчас в эту минуту больше не было больно, мысли освободились от груза, я поняла, что жизнь покидает меня, душа хочет распрощаться со своим разрушенным храмом, с которым была едина не такие долгие пятнадцать лет.
Покой, что же это такое? Освободиться, исчезнуть, успокоиться? А может, позволить себе отпустить все бренное из своей жизни и уйти в закат под мелодичное пение ангелов? Возможно, все это начало чего-то большего? Я уйду, уйду не очень красиво, недостойно, но, возможно, мне это простят за мои попытки все исправить, изменить жизнь, не только свою, но и тех, с кем я познакомилась за эти месяцы. Вот приехала девочка Ким с красными, как закат, волосами, в чужой ей город и жизни, полной неизвестности, встретила друга, и кто бы мог подумать где, аж в женском туалете, примотанным хулиганами к унитазу. Мне не забыть его зеленых глаз, так страстно горящих из-под очков. Кристофер, сумасшедший придурок, позволяющий себе затыкать девушку поцелуями. И нет, его глаза это не холодное море, покрывшееся льдом, это бесконечное небо, таящее свои загадки, на разгадки которых не хватит и целой длинной счастливой жизни. Я не забуду заносчивую блондинку Мелиссу и ее брата. Не забуду Барбару и Джона, кем бы они ни были, какими бы родителями, ко мне Брауны были добры. Моя жизнь изменилась, я справилась со своей наклонностью к извращениям с бритвой, смогла преодолеть и понять, что это никому не нужно. Нет ничего такого, что бы смогло меня заставить вновь ранить себя. Чтобы почувствовать себя живой, не нужно причинять себе боль, достаточно лишь любви. Любовь родительская, или твоего друга или подруги, парня или девушки, домашнего животного, неважно какая она, главное то, что мир с каждым днем вокруг нас будет становиться все ярче, а когда мы вырастем, то поймем, как прекрасна эта планета.
— Кимми, — сладкий женский голос позвал меня, и я не смогла поверить своим глазам.
— Мама? Это правда ты? — я побежала к ней и крепко обняла. Это было невероятно, я почувствовала ее прикосновение, не как раньше во сне, это все было словно наяву. Но что-то не позволяло верить мне в эту реальность. Желтое небо окружало нас, синяя трава покрывала всю долину, в которой мы стояли, а ветер развевал подол моего белого платья. — Я умерла? — произнесла я.
— Нет, — прошептала мама, — Твое сердце все еще бьется, и я хочу, чтобы так продолжалась еще ближайшие лет шестьдесят. А уже потом мы встретимся вновь, — она взяла меня за руки и посмотрела в глаза. — Твое время не пришло, борись!