— Муха залетит, — сжимаю ему челюсть двумя пальцами и отдаю сумку.
— Самому разбирать? — морщится.
— Да нет, — говорю, — можешь пригласить горничную.
Он уходит в комнату озадаченный, а я доползаю на полусогнутых в кухню. Пока ставлю чайник, кукушка озвучивает "три" дня. Я благодарно киваю и загружаю себя мелкими заданиями. К примеру, тщетно ищу кофе — такое ощущение, тот сбежал следом за Макаром. В итоге делаю зеленый чай и пью машинально, без удовольствия, пока не подхожу случайно к окну поправить тюль и… Отпрыгиваю зайцем: от окна.
— Кто там? — выглядывает из-за моей спины Егор.
— Никого.
— Ага, ага, — соглашается, — вижу.
Я слышу резкую тишину после того, как машина отъезжает от нашего подъезда. Вот ведь, олигархен, пешком сумку через подъезд пронести не мог! И то, радеть надобно, что в подъезд их состоятельное высочество сами зашли, а не холопов прислали.
Нет, не мой это мир. И слава Богу.
Куда приятней сидеть в обычной двушке, с улыбчивым мальчишкой, громко хлюпающим горячим чаем.
— Я чета кофе не нашел
— Я тоже.
Вздыхаем оба, а потом темные глаза лишаются грусти:
— Мы только чай пить будем или торт можно открыть?
— А ты что, — удивляюсь, — не ел его?
— Тебя же не было, — удивляется в свою очередь и вдохновившись реакцией, достает из холодильника торт. Сам нарезает щедрые куски, сам раскладывает по тарелочкам, из которых торт намеревается выползти, сам достает вилочки.
— Жаль, десертных вилок и ножа нет, — сетует.
— Да уж, — едва не поперхнувшись, поддакиваю, а сама пытаюсь вспомнить, как они вообще выглядят.
Мы пьем молча, только за ушами трещит от орешков, когда Егор тяжко вздыхая, признается:
— А я думал, ты так долго, потому что вы помирились, а у тебя тушь по щекам размазана.
Я кабанчиком мчусь в ванную, на ходу разбираясь с орешком в сахаре, и недоуменно рассматриваю лицо в зеркале, пока удается вспомнить, что я вообще не красилась. Умыться, правда, не помешает, глаза чуть припухли и красные, но и только.
Возвращаюсь на кухню, а Егор, ничуть не раскаявшись, прожимает плечами:
— На понт взял, ты же мне ничего не рассказываешь.
И не собираюсь больше вмешивать ребенка в наши отношения, он уже и так замешан по самое некуда.
— А знаешь, — говорит Егор, — он очень страдает.
— Умеешь ты улучшить аппетит, — хлюпаю на стол чаем с орешками. Приходится вытирать, подниматься опять же, бросать взгляд в окно, за которым ничего примечательного.
— Серьезно, Злата, — и как ему удается уничтожать одновременно торт и мое терпение? — Я же с ним говорил. Он тоже, как и ты, отмалчивался, держал все в себе…
Он делает театральную паузу, думая, что я куплюсь на крючок.
— А потом что, исповедовался? — фыркаю.
Это не значит, что крючок срабатывает, просто как-то… мальчик подумает, что не интересен мне, а у детей такая тонкая психика.
— Нет, — качает головой, — открываться не в его характере, ты же знаешь.
— Откуда мне знать? — возмущаюсь, но запоздало, уже кивнула — и Егор это заметил.
— Ему без тебя плохо, Злата, я не видел его таким даже когда те две вертихвостки морочили ему голову, шантажировали, что беременны, лишь бы он простил, а сами шептались за его спиной с его же друзьями, что он даже ребенка заделать не может.
— Егор!
— Я же не виноват, что у меня есть глаза и уши!
— Но все равно так нельзя говорить.
— Я только повторил!
— Повторушка, — журю его добродушно.
— Весь в тебя, — расплывается в довольной улыбке.
Звонок нарушает наше умиротворенное уединение. Пока напряжно соображаю, кто бы это мог быть и втихаря выглядываю в окошко — не высадились ли из подозрительных красных машин подозрительно нежелательные гости, мальчик открывает дверь и по-хозяйски радушно зазывает кого-то войти. Гость шлепает босыми ногами, приближается к кухне и…
— Здравствуйте, Злата Юрьевна, — приветствует меня горничная Яра.
— Здравствуйте, — оставляю в покое торт.
— Егор пригласил меня разобрать его вещи. Можно?
Смотрю на мальчика, а тот как ромашка лепестки приглаживает после дождя — солнечно мне улыбается, даже зубы пересчитать можно.
— Ну, — говорю, с силой впихивая вилку в безвинный торт, — если пригласил, то пожалуйста.
Горничная благодарно сбегает, Егор предусмотрительно устремляется за ней, а я, после того, как проходит изумление, прыскаю смехом. Н-да, обстановку сменили, а замашки прежние. Тяжело же вам придется, Егор Владимирович, в мирских условиях. Или у нас не тихая обитель будет, как мне думалось, а проходной двор?