Жанна разделась, умылась и забралась в широкую кровать под шелковые простыни. Потом, дотянувшись до шнурка, выключила свет. Комната погрузилась в полумрак, время от времени нарушаемый отблесками неоновой рекламы, бросавшей на потолок зеленые и розовые тени. Сон завладел ею прежде, чем из соседней комнаты донеслись звуки, свидетельствовавшие о возвращении дона Рауля. То ли само место было такое странное, то ли мерцание огней так подействовало на Жанну, но ей приснился сон, один из тех, которые повторялись всегда, когда она о чем-то тревожилась: случай из детства, происшедший в окрестностях Эссекса.
Наступало Рождество. На кустах остролиста краснели ягоды, и листья его глянцевито блестели на солнце. Одетые в свитера дети гуляли с воспитательницей, собирая ветки покрасивее, чтобы украсить ими суровый приютский зал. Там им предстояло провести праздничный рождественский вечер, немного поиграть и потом развернуть скромные пакетики с книжками, присланные в подарок попечительским советом. А в это же время в уютных домиках с палисадниками другим, счастливым, детям предстояло получить от заботливых и любящих родителей рождественские наволочку [14], из которых так соблазнительно сыплются игрушки и сладости.
Недалеко от приюта протекал довольно широкий ручей, в зиму очень быстро покрывшийся льдом. Малышка Марджи, самая смелая из подопечных тринадцатилетней Жанны, бывшей при них чем-то вроде няни, заметила на противоположном берегу красивую ветку остролиста, красные ягоды которого особенно ярко пылали на снегу. Недолго думая, она бросилась к желанной ветке прямо по льду и уже почти добралась до цели, как вдруг раздался сперва шорох, потом треск, некрепкий еще лед проломился, и с пронзительным визгом Марджи свалилась прямо в ледяную воду. От холода у нее тут же судорогой сдавило горло, плавать она не умела и, молча барахтаясь, огромными полными ужаса глазами молила о помощи.
Жанна и сама не умела плавать, но это не помешало ей броситься вслед за малышкой. Вцепившись в край полыньи и протянув Марджи руку она помогла девочке удержаться на плаву, пока не подоспела воспитательница, вытащившая на берег их обоих, уже полузадохнувшихся в ледяной воде. Когда они вернулись в приют, Жанну обвинили во всем происшедшем: как старшая она не должна была и близко подпускать детей к плохо замерзшему ручью.
В ту ночь Жанна от слез долго не могла уснуть. Подумай она в первую очередь о себе, когда Марджи провалилась под лед, и малышка утонула бы прежде, чем воспитательница услышала крики детей и прибежала на помощь. Но над Марджи все суетились и ахали, а Жанна навсегда запомнила незаслуженные упреки. Вдобавок ей запретили вместе со всеми посидеть за рождественским столом. Теперь, во сне, она заново переживала этот эпизод, снова чувствуя ужас, когда течение затягивало их под лед, видя умоляющие глаза Марджи и ощущая на губах вкус слез, которые душили ее в ту рождественскую ночь.
— Я не виновата… у Тони как раз развязался шнурок, и я не успела… пожалуйста, я не хочу в постель. Разрешите мне побыть вместе со всеми.
Жанна задыхалась от рыданий, чувствуя несправедливость происходящего, страдая от того, что не участвует в жалком веселье детей приюта.
— Убегу, убегу, — рыдала она, — не останусь здесь… никто меня не любит… никому я не нужна… только прислуживать…
— Послушайте, Жанна… — кто-то тряс ее за плечо.
Она проснулась, с залитым слезами лицом, и непонимающе взглянула на человека, показавшегося ей поначалу незнакомым. Сон все еще властвовал над нею, одиноким ребенком, оставленным в спальне, где тускло горела единственная лампа.
— Жанна, вы так жалобно плачете и все твердите, что убежите.
И тут сердце девушки гулко стукнуло в груди: она узнала того, кто говорил с нею, держал за плечи и смотрел на нее непроницаемо черными в неверном свете ночника глазами.
— Я… мне приснился сон, — сказала Жанна едва слышным шепотом.
— Наверное, это был кошмар, — дон Рауль сел на край кровати, продолжая теплой рукой мягко сжимать ее плечо. Скажите, почему вы хотите убежать? Чувствуете вину, от того что приходится выдавать себя за другую?
Она покачала головой, и волна растрепанных, влажных, как у ребенка, волос упала на ее лицо. Потом Жанна подняла руку и вытерла слезы.
— Нет, это один и тот же сон, который я время от времени вижу. Случай, который произошел со мной еще в приюте.
— За непослушание вас заперли в пыльном шкафу?
— Н-нет, что вы, это было бы слишком ужасно, — она хрипловато рассмеялась. — Да и вообще, глупо плакать о прошлом.
— Ну, не так уж и глупо — Зрачки его глаз, неотрывно смотревших на нее, расширились и почти слились с радужной оболочкой. Жанна чувствовала, что тонет в их чудесной глубине. — В детстве у меня тоже бывали скверные сны, и тогда приходила бабушка, брала меня на руки и укачивала, пока я снова не засыпал.
И тут Жанна вся напряглась, потому что дон Рауль, улыбнувшись, привлек ее к себе и, подставив вместо подушки твердое, сильное плечо, прикрытое шелком пижамы, принялся укачивать.
— Нет… что вы, прошу вас, — но ее сопротивление с легкостью было подавлено.
— Не будьте дурочкой, я не собираюсь вас соблазнять, — в голосе дона Рауля звучала мягкая насмешка. — Мне-то хорошо известно, что такое — быть отчаянно несчастным, и чем мы моложе, тем труднее переносить это состояние. А теперь расслабьтесь, забудьте, что я мужчина, и думайте только о том, чтобы уснуть и увидеть приятный сон. Принцесса всегда говорила мне: «Вспоминай свою любимую книжку, chico, и тогда в снах ты станешь ее героем и победишь всех драконов».
То была милая, безумная, опасная ночная беседа, вызвавшая у Жанны желание свернуться клубочком на широкой груди этого человека и, забыв весь остальной мир, раствориться в любви к нему. О Боже, что за мысли, что за чувства! Стоило дону Раулю чуточку пожалеть ее, как она уже совершенно потеряла голову. Впрочем, в предрассветный час все кажется странно нереальным и Жанна боялась, что утром жестокая действительность разрушит его очарование.
— Мне кажется, я засыпаю, — слабым голосом произнесла она. — Я очень устала.
— Вот и хорошо, — сохраняя непроницаемое выражение, испанец снова уложил ее на подушки, поправил шелковое покрывало и встал. В мерцающем свете реклам глаза блеснули мягкой улыбкой: — Какая ваша любимая книга, Жанна?
— Сразу и не скажешь — я так много читала, — лукаво улыбнулась в ответ она. — Но, разумеется, не творения Милдред. Пожалуй, книги Скотта Фицджеральда.
— Пытаетесь умничать? — ласково поддел он ее. — Забудьте старые страхи, chica, выбросьте их из головы. Теперь вы под моей опекой, далеко и от приюта и от мадам Нойес. Каким бы человеком я ни был, но все же меня следует опасаться меньше, чем этой тщеславной, суетной, шумливой женщины.
Жанна уютно устроилась, подтянув коленки к животу, — любимая поза ее детства. Хотя в присутствии испанца она и чувствовала себя неуверенно, но он никогда не унижал ее. Дону Раулю доставляло удовольствие высмеивать ее неискушенность и неопытность, однако его, судя по всему, просто бесило, когда она упоминала о своей незначительности. А вдруг он ей снится, и утром она снова увидит недовольное лицо Милдред?.. От этой мысли Жанна вздрогнула, но, подняв ресницы, встретилась взглядом с улыбающимся испанцем.
— Ну что, опять в страхе думали обо мне?
— Нет, нет, — торопливо возразила она. — Я вспомнила Милдред и поняла, как благодарна вам за внимание ко мне. Наверное, я кричала и разбудила вас среди ночи?
— Ничего страшного. Зато вы убедились, что временами я бываю добр, — и он внезапно стал серьезным. — Скажите мне только одно. Едете вы со мной в Эль Амару?
Она кивнула.
— Но все еще немного сомневаетесь, да?
— Разве на то нет причин?
— Может и есть. — Он направился к распахнутым дверям, соединявшим их комнаты. — Но у нас на Востоке говорят: «Пока урожай не созрел — не подсчитывай упавших плодов». То есть, не испытывай ни слепой ненависти, ни слепой любви.
14
В некоторых областях Англии принято на Рождество класть подарки не в детские чулочки, а в наволочки.