Говорят, заглянув смерти в глаза, человек отрывает в себе новые, доселе невиданные качества. Раскрывает огромный потенциал ради выживания. Мне не понравилось то, что раскрылось во мне. Я всадил третью и последнюю дозу стимулятора. Сразу стало легче. Подумаешь, через полтора часа я задохнусь, ерунда. Я крепче прижал Кейко к себе и побежал бегом.
Вокруг вырастали разноцветные газовые столбы гейзеров, уходя в высоту на десятки, а может и сотни метров. Будь гравитация Аида чуть сильнее со временем планета обзавелась атмосферой из метана и других щедро испаряющихся из её недр газов.
Я шел быстрым шагом, иногда, когда попадались относительно ровные учатски, переходил на бег, спотыкался, несколько раз падал. Капли пота струились по лицу и щипали глаза. Включил вентилятор, его используют, что бы забрало шлема не запотевало, помогало, но лишь чуть-чуть. Сначала я каждые несколько секунд поглядывал на медленно уменьшающуюся полоску индикатора кислорода, вот его осталось на час, потом на сорок минут и каждый раз у меня перехватывало дух, словно я уже задыхался. Было жарко система, охлаждения не справлялась с темпом. Кейко уснула у меня на руках, и в наушниках я слышал только её хриплое дыхание. Где-то на горизонте начался метеоритный дождь: мелкие камни, оставляя яркие шлейфы, вонзались в равнодушную твердь. Аиду не привыкать, символическая атмосфера планетоида не могла защитить его от обломков, щедро поставляемых кольцами планеты-гиганта. Людям не стоило сюда приходить.
Время остановилось, я шел и шел, тело стало деревянным, казалось, я шел вечность. Все исчезло, осталась только мертвая планета, движение и боль. Казалось, что вместо пота из кожи выступают крошечные капельки крови.
Когда кислорода осталось на пятнадцать минут, я перестал смотреть на датчик, лишь жадно вглядывался вперед, в надежде увидеть оранжевый купол палатки. Несколько раз мне казалось, что я его вижу, и всё тело пронизывала радость, но она тут же гасла, когда я понимал, что принял за палатку подсвеченный солнцем камень или тень от скалы. На какой то миг меня охватил дикий, иррациональный ужас, что на самом деле никакой палатки нет, что я иду неправильно, и всё не имеет смысла. Я шел и чувствовал, как гулко стучит моё сердце, отдаваясь, во всем теле. Передо мной вставали картины оплавленной воронки от крупного метеорита, на месте палатки. Оползень с гор или поток лавы, сминающий хрупкие стены. И когда я был уже на грани истерики, я вдруг увидел далеко впереди вспышки аварийного маячка. Как же я мог про него забыть? Ведь все такие места обязательно снабжаются простыми световыми индикаторами на изотопных батареях. Долина впереди была ровной словно вылизанной ветром. Но этот мир никогда не знал ветра, лишь космические излучения незримо пронизывали его. Нужно было пройти ещё километров пять, но в прозрачной атмосфере оранжевая спасительная полусфера казалась уже совсем рядом.
— Кейко! Мы почти дошли! — я сделал шаг, и услышал, то чего так боялся, свой приговор.
— Виктор, уровень кислорода низок, пожалуйста, замените ваш кислородный картридж, — голос компьютера спокоен и ровен, машине всё равно, её дело предупредить. По позвоночнику словно прошла волна ледяных искр, во рту пересохло. Старушка с косой небрежно похлопала по плечу, «собирайся, пора». У меня ещё есть несколько минут, пять, может быть, десять. Старясь не паниковать, хотя всё внутри просто кричало «скорее сделай хоть что-нибудь!», я вызвал на экран шлема карту — пять километров. Я побежал изо всех сил, уже не обращая внимания на боль в измученных мышцах. Уже понимая, что это бесполезно, километр в минуту — это никому не под силу.
Во мне вдруг, что-то оборвалось, осталось лишь ледяное спокойствие. Мне уже не спастись, но может дойти Кейко, пусть она ранена и не может идти.
— Кейко, ты сможешь дойти сама, осталось совсем чуть-чуть. Палатка уже видна! Я даже удавился звуку своего голоса, словно кто-то чужой двигал моими губами.
Спасительный оранжевый пузырь, 10 квадратных метров, крошечная надувная каморка. Аптечка, рация, стандартные пищевые рационы и стационарный регенератор кислорода, комплекты батарей. Самая великая драгоценность ведь в этом мертвом аду.